– Телефон тут, за дверью.
– Знаю.
Разговор прервался, только кассета продолжала вращаться, с тихим шипением, словно отзвучавшая пластинка.
– Валдис! – Бодрый голос Стабиньша снова зазвучал в кабинете. – Чем занят? Ах, самосвалами. Полезный труд. Когда тебя погонят из прокуратуры, устроишься диспетчером. Слушай! Разыщи ревизора Курмита и свяжись с управлением торговли, чтобы создали комиссию. И быстро сюда. Будем опечатывать магазин. Да, жду.
На лице Зале появились красные пятна. От волнения она опрокинула вазу с цветами, затхлая вода полилась на пол, распространяя неприятный запах гнили.
А голос Стабиньша уже звучал снова:
– Вы, Ирена, хорошо слышали мой разговор?
– Точнее, подслушивала, – вызывающе рассмеялась Ирена. В ее голосе появилась хрипотца, и в смехе звучали страх и волнение. – Вы же не велели мне заткнуть уши.
– Вы целый год изо дня в день работали в одной смене с Ольгой Зиедкалнс, – продолжал Стабиньш, – и подслушивали также и ее разговоры…
Зале рывком выдвинула ящик стола и стала нервно перебирать бумаги. Затем махнула рукой, бросила бумаги обратно, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
– Этот приемник давно здесь стоит? – спросил Стабиньш.
– Давно. С самого рождения.
– Вашего?
– Нет. С тех пор, как Зале стала директором магазина.
– А когда к нему подвели лишний провод?
– Какой?
– Да вот этот, что идет под обоями и плинтусом.
Я же говорил, что протокола не понадобится: директор и так уже записала наш разговор на ленте…
Зале застонала, словно от рези в животе, вскочила на ноги и сорвала ленты с магнитофона. Настойчивый стук заставил ее отпереть дверь.
Ромуальду казалось, что вечный холод каменных стен кладбищенской часовни проникает в него до костей, сковывает руки и ноги, охватывает все тело. Воздух тоже был тверд, как жидкость, замороженная в каменном сосуде; такими же замороженными казались и алые розы и белоснежные каллы у гроба. Звуки и слова траурной музыки метались под сводами, как попавшие в беду птицы в поисках выхода, и, отморозив крылья, падали вниз, на головы провожавших.
Старшую сестру Ольги Зелму, рослую, худую женщину в трауре, обеими руками поддерживал муж, и казалось: стоит ему убрать руки – и она упадет.
Чуть дальше стояла директор магазина Зале с неподвижным, словно восковым лицом, и тот, кто не знает, мог подумать, что и она принадлежит к близким покойной. Близ нее, готовая в любой миг броситься выполнять распоряжение директорши, стояла Ирена Канцане с маленьким фотоаппаратом, висящим на шее.
Грузчик Эдгар Пуце рядом с директоршей казался еще меньше, словно что-то прижало его к земле. Его затуманенные зеленоватые глаза смотрели куда-то вдаль. По другую сторону гроба стояла кучка напуганных дальних родственников.