Юноша махнул рукой:
– Знаю – в голову!
– В голову – это если б у тебя лук был убойный, а не такой, как у нас, – покачал головой Баурджин. – Попадешь медведю в глаз, хорошо, если стрела до мозга достанет. А если – нет? Осатанеет зверь, попрет буром – не убежишь, не скроешься. Нет уж, друг мой Гамильдэ, если уж стрелять, так в сердце! Только в сердце.
– Понял тебя, нойон.
Спустившись в ложбину с густыми зарослями орешника, беглецы остановились, прислушались. На вершине сопки все так же кричали вороны, и в криках их не было тревоги. Наоборот, сквозило какое-то сытое довольство. Закачались ветви орешника – с сопки подул легкий ветерок, принося запах падали. Так вот оно, в чем дело!
– Осторожней, – прошептал Гамильджэ-Ичен, – медведь может кружить где-то поблизости.
– Может, – Баурджин почесал бородку. – Но если бы был близко – птицы бы уже улетели.
Сумрачные мохнатые ели на вершине сопки образовали густой, почти непролазный лес. Путникам приходилось то и дело нагибаться, проскальзывать меж колючими ветками, перелезать через поваленные стволы. Так и продвигались, до тех пор пока не выбрались на звериную тропу…
Идущий впереди нойон вдруг застыл и, обернувшись к своему спутнику, показал рукой вперед, на небольшую полянку, с которой как раз и несло тухлятиной.
Выйдя на свет, друзья внимательно осмотрелись – нет, никакого разлагающего трупа там не было. Но ведь откуда-то же пахло!
Баурджин принюхался, еще раз осматриваясь, и обнаружил на самом краю полянки, под матерой елью, завал из еловых лап, мха и жердей-сухостоин.
– Ну, вот она, медвежья нычка, – негромко промолвил нойон. – Так и бывает – завалит мишка сохатого или оленя, часть съест, а часть – про запас оставит, да и так – подгнить, с душком-то мясцо куда как мягче, приятнее… Сытый, видать, зверь – вряд ли на наших лошадок польстится. И все же я б от такого соседства избавился, а Гамильдэ? Э-эй, парень! Ты что там застыл?
Гамильдэ-Ичен не отрывал от завала взгляда. Затем подошел ближе, присел…
– Да что ты там ищешь? – нетерпеливо буркнул нойон. – Эй, Гамильдэ!
Баурджин не кричал, позвал громким шепотом, знал – лес шума не любит.
Юноша наконец обернулся на зов и, кивнув на медвежий склад, тихо сказал:
– Ноги!
– Чьи ноги? – не понял князь.
– Не знаю чьи, но – обутые. В оленьих торбасах. Во-он, торчат из-под веток.
Друзья вмиг раскидали завал и застыли, обнаружив полуобглоданный человеческий труп!
Так вот что за добыча на сей раз попала в медвежьи лапы…
Наклонившись, Баурджин убрал ветки с лица несчастного… и отпрянул. Лица не было! Как не было и скальпа и половины шеи – все было изглодано, съедены глаза, а вкусный мозг – высосан. Видать, лакомился мишка… гурман…