— Почему ты так уверен, что она согласится?
— Знаю по прежнему опыту.
— Но стоило ли проделывать такой путь, чтобы повторить то, чем ты занимался в Италии?
— Верно. Но у меня нет выбора. Насколько я понял из твоих объяснений, сивахцы признают только гомосексуализм и кровосмешение. А я слишком стар, чтобы переучиваться. Мужчины не привлекают меня, даже если ведут себя по-девичьи. Обратный вариант кажется еще менее соблазнительным, что бы я ни говорил. Однажды я дал собой попользоваться, но это не изменило мою сексуальную ориентацию. Что касается инцеста, то объясни, пожалуйста, с кем я могу его совершить? Ужасно, конечно. Но что мне остается? Добрый старый адюльтер. И мне придется пойти на это, независимо от согласия Амона.
— Можешь оставаться при своем мнении, — проворчал Мехди, — но не пытайся увлечь меня вашими европейскими идеями о новом мире.
— Я никогда никого не насилую, — заявил Гвидо, — И, пожалуйста, не путай мои взгляды с утопиями Ваны.
* * *
Ванесса между тем тоже не сидела сложа руки. Но ее путешествия по окрестностям оазиса не были столь увлекательны и результативны. Она посетила древние стоянки греков, римлян и египтян и не нашла там ничего интересного для себя. Ни одной подходящей площадки для раскопок, ни одних развалин, достойных внимания. Вана чувствовала, что даром теряет время.
И теперь, лежа на кровати в гостиничном номере, она пыталась разобраться в путанице своих мыслей и чувств. Она разочарована — это ясно. Дни проходят серо и скучно.
На кого обижаться? Сама рвалась в эту поездку. Но причиной тому была отнюдь не страсть к археологии. Вана ехала в Сивах с тайной надеждой вернуть себе отца, и, конечно, из-за Гвидо. Но сейчас она старалась не думать об отце. Что касается Гвидо… тут тоже не все гладко. Может, они постепенно стали уставать друг от друга? Днем они не виделись, потому что итальянец с утра до вечера пропадал в городе или окрестностях, но по вечерам встречались, любили друг друга, и это получалось так же хорошо, как в первый раз.
Но так ли уж хорошо? Почему же их физическая близость все реже сопровождалась долгими задушевными беседами, которые были прекрасны сами по себе и придавали любви изысканный привкус? Даже Гвидо заметил эту перемену.
— Может, я чем-то обидел тебя? — спросил он однажды ночью. — Ты больше не пытаешься шокировать меня Своими парадоксами.
— Просто раньше мы шутили, а теперь стали говорить серьезно.
— Это плохо… Давай предоставим право быть серьезными тем, кому нравится сомневаться.
— Мы стали серьезными помимо своей воли.