Эх, чего загадывать? Придумаем на ходу… Может, обстоятельства подскажут?
Проходя мимо ровных грядок, он все же не удержался и вырвал одну морковку. Маленькую. В две ладони[22] длиной. Потер о рукав, откусил, усилием воли заставляя себя жевать медленно, не давиться от жадности.
Вот и ближайшее подворье.
Горкой свалены березовые поленья. Около колоды небрежно брошен топор. Рядом свежие щепки. Хозяин, по всей видимости, решил переждать полуденную жару в холодке. Может, удастся договориться доколоть? За курицу или гуся?
Антоло подошел к колоде, поднял топор, провел большим пальцем вдоль лезвия. Так себе сталь. Наверное, часто точить приходится. А что еще можно ожидать от захолустья? Разве им отличный товар привезут?
Краем глаза парень заметил серую расплывчатую тень, метнувшуюся к нему от подпертого кольями сарая. Взмахнул топором. Лохматый кот с разорванным ухом отлетел в сторону, пронзительно замяукал, поджимая переднюю лапу. Оскалил желтые клыки.
– Ты что? – попытался образумить его Антоло. – Нельзя… Куда? Свой я…
Кот прижал уши, выгнул полосатую спину и атаковал. Он был хорошим сторожем и сполна отрабатывал кормежку и уважение хозяев.
Табалец заслонился топором. Почувствовал, как кривой, острый, словно рыболовный крючок, коготь рванул рукав.
– Пошел вон!
Еще прыжок. На этот раз зубы сторожа клацнули у самого колена.
Антоло начал медленно отступать, стараясь успокоить зверя голосом, но не забывая подставлять лезвие топора под стремительные выпады клыков и когтей.
– Да уйди же ты! Прочь!
Кот прыгнул парню на грудь. Ударил лапой, разрывая рубаху. Острая боль обожгла, заставила резко отмахнуться топором. Лезвие раздробило котяре нижнюю челюсть, вызвав еще один вопль. На этот раз это был крик боли и отчаяния.
Несмотря на тяжелую рану, зверь еще шевелился, пытался встать на ноги. Ворочался в бурьяне серым комком шерсти, обагренным алой кровью.
Антоло поднял глаза и увидел спешащих к нему людей. По их лицам он без труда прочитал, что встреча не заладилась.
Ранняя осень окутала Аксамалу ароматом яблоневых садов.
Слетающий с Верхнего города ветерок нес запах налитых сладостью круглых, лопающихся от сока плодов на улицы и площади, раскинувшиеся от крепостной стены до магистрата и Императорского университета. Ближе к порту царствовала вонь гнилой рыбы и прелой травы, сбивающейся из года в год под сваями причалов.
Поблизости от Гнилого ручья тоже пахло не благовониями. Еще бы! Ведь не одну сотню лет здешние хозяйки сливали в него помои, вываливали кухонные очистки и содержимое ночных горшков. Правда, черный мор, обезлюдивший едва ли не половину Сасандры, прошелся безжалостной косой по здешним кварталам и не оставил в живых ни одного человека. С тех пор никто ручей не загаживал. Просто некому было. Дома стояли пустые и потихоньку ветшали, разваливались. То в одном, то в другом здании оседала черепица. Ни коренные аксамалианцы, ни понаехавшие в последнее время в поисках заработка провинциалы селиться здесь не хотели. Даже посулы магистрата, обещавшего денежную помощь каждой семье, обосновавшейся в любом из брошенных домов, никого не соблазнили.