— А как же Пахом? Он сюда еще только через неделю доберется. Мне его дождаться нужно, друже. Он ведь не знает, как с добычей обойтись. Что продать, что оставить. Не заставишь же ты дядьку моего по всей Руси с возками этими кататься? Да и дороги ко мне нет, сам сказываешь…
— Государь повелел тебя прогнать, но подгонять не сказывал. Посему из Москвы уезжай с рассветом, и чтобы внутри стен более не появлялся! Я тебе хоть и побратим, ан попадешься — своими руками на дыбу повешу. Царевых указов нарушать не дозволю! В предместье же можешь неделю пересидеть. Пахом приедет — в тот же день дальше и отправляйтесь.
— Добычи много, Иван Юрьевич. Продать бы хоть половину.
— Не зли меня, Андрей Васильевич, — тихо, но душевно попросил боярин Кошкин. — Всему пределы имеются. Племянницу спас — спасибо. Наверх помог подняться — за то и терплю от тебя изрядно. Но могу ведь и прогневаться. Как Пахом вернется, чтобы в тот же день на Новгородском шляхе оба были! В Новагороде добычу продашь, рынок там богатый. Неделю дарю на хлопоты. А опосля — в имение на рысях! Проверю.
Хозяин захлопнул дверь, но через минуту открыл снова:
— Да, и холопам скажи, на каком постоялом дворе прятаться намерен. Пахом ведь сюда приедет. Так чтобы знали, куда посылать.
— Ты меня прости, Иван Юрьевич, коли что не так…
— Бог простит.
Куда ему направляться, Зверев знал: на постоялый двор к привезенным в столицу смердам. Крестьяне были счастливы: они увидели царя, они говорили с ним, они слышали его, они познали, что царь любит их! Воспоминания их о вчерашней речи походили на экстаз: они начинали смеяться и плакать одновременно, креститься, захлебываться словами.
Андрей чувствовал себя в этой толпе выходцем из иного мира. В нем не оставалось эмоций, он не радовался и не грустил, ничего не хотел вспоминать, ни о чем не мечтал. Просто выполнял намеченные ранее действия. Стоя у ворот, он подзывал к себе смерда, вручал ему алтын на дорогу, благодарил за терпение — и выставлял за ворота. Подзывал следующего, вручал, благодарил — и за дверь. Только так он мог быть уверен, что никто из крестьян не получит «подорожных» два или три раза. Впрочем, его благодарили куда более искренне, нежели это делал он: ведь князь показал простым смертным самого царя!!! Пред этой благодатью меркли все перенесенные муки!
Триста смердов, по минуте на каждого — пять часов, половина дня. Когда последний оказался на улице, у Зверева совершенно окоченели ноги, затекла спина и потеряли чувствительность пальцы. Спасти их можно было двумя путями: на совесть пропариться или хорошенько напиться. Князь выбрал второй вариант — ему хотелось избавиться не только от холода в теле, но и от мыслей в голове. Трехкилограммовая белорыбица, четверть хлебного вина — и это желание удовлетворилось в полной мере.