— Ау, мужики! Боярина Иван Григорьевича кто-нибудь видел?
— Как же без него, мил человек? — отозвались сверху. — Вона, на Тайницкой башне с Тетеркиной артелью речи ведет.
Топор указал на дальнюю от ворот угловую башню. Зверев повернул туда, увязая в опилках.
— Великий Боже, их, наверное, и через пятьсот лет археологи еще раскапывать будут…
— Андрей Васильевич, ты ли это? — раскрыл ему объятия мужичок с кудрявой бородкой, коричневыми смоляными пятнами на лысине, в армяке на голое тело и в подшитых тонкой кожей валенках.
— А-а… — в первый миг не узнал боярина Зверев. — Иван Григорьевич, не может быть! Ты перестал брить бороду?
— А ты перестал брить волосы, княже!
Они рассмеялись, крепко обнялись, и Андрей на радостях даже расцеловал работящего арабиста.
— Я поражен, боярин. Просто поражен! Крепость готова, вся — хоть сейчас в осаду садись! Ты просто гений, Иван Григорьевич.
— Ну бревна рубить — это не валуны укладывать, — тут же кольнул русские обычаи путешественник, — только таскать успевай и одно на другое накатывай.
— А отчего у тебя, боярин, половина стен на земле лежит, а половина на подпорки поставлена?
— По размерам, княже, сделано. Как на острове, что ты выбрал, берег идет, так и стены выгибаются.
— И совпадет?
— Я за то, Андрей Васильевич, — развернул плечи строитель, — я за то именем своим поручиться готов! Нешто зря я три года с лучшими из арабских мудрецов речи вел, древнейшие трактаты изучал, чтобы в таком пустяке ошибиться?
— Я бы ошибся, — примирительно признал Зверев. — От казны царской что-нибудь осталось?
— Какое осталось? — поморщился Выродков. — Пришлось бегать, в долг спрашивать. Боярин Поливанов, Константин Дмитриевич, двести гривен дал ради государева дела. Я поручился, что ему возвернут все до ледохода, и артельщикам я ныне еще столько же недоплатил. Недовольны они, но топоры пока не побросали. У тебя серебро с собой есть? Надо бы отсыпать смердам немного, бо не закончим в срок. Балясины на пяти башнях развесить надобно, храм закончить, отбойники вдоль стен срубить, сходни, привесы у задних ходов… Спрошал я тут у стариков. Сказывают, до конца марта ледоход завсегда случается, до апреля Волга не ждет. Стало быть, три седьмицы у нас осталось, не более. А там вода пойдет. Ледоход, половодье.
— Уже март… — прикусил губу Зверев. — Тут дороги такие, что по полмесяца в один конец скачешь.
— Плохие?
— Длинные! — Андрей поднял глаза к небу. — Три недели, говоришь? А до Москвы дня четыре пути, не меньше. Проклятие! Не судьба нам с тобой пива выпить, Иван Григорьевич. Пожалуй, холопов на постоялый двор определю, пообедаю, да и опять помчусь. Глядишь, полдня выгадаю. Четыре туда, четыре обратно, день там… Неделя с лишним долой.