И теперь, столкнувшись с таким сопротивлением, растерялся уже Джованни Сфорца. У него не было воинского опыта, и его попытки прорвать оборону. Браччиано выглядели глупыми и даже ребяческими. Джованни сражаться не хотел, поскольку он был из тех воинов, которые предпочитают хорошей битве украшенные каменьями мечи и жезлы. Так что он всего лишь забрасывал защитников замка посланиями, сначала повелевающими, затем угрожающими – он все убеждал их, что с их стороны было бы гораздо умнее сдаться. Здесь, в разбитом у стен замка лагере, Джованни, как и его многочисленная свита, страдал от всевозможных неудобств, тем более, что погода стояла ужасная, а самый талантливый из капитанов Джованни – Гвидобальдо Монтефельтро, герцог Урбино, – был тяжело ранен и транспортирован в тыл. Так что Джованни потерял своего лучшего воинского советника.
Время шло, Джованни торчал у стен Браччиано. Он устал от этой войны, до него доносились "неприятные слухи: вся Италия потешалась над незадачливым главнокомандующим папского воинства. И, что было самым обидным: Чезаре наверняка наслаждался таким поворотом событий. Римляне перешептывались:
– Интересно, как выглядит сейчас герцог? Сохранил ли он все свое великолепие, когда его роскошный бархат и вышивки вымокли под дождем?
Александр совсем истерзался и заявил, что продаст свою тиару, если от этого будет зависеть победа. Он больше не мог выдерживать общества Чезаре, потому что Чезаре и не пытался скрыть своей радости. Разве эта ненависть брата к брату, думал Александр, не есть первейший из грехов? Неужели ни Чезаре, ни Джованни до сих пор не поняли, что их сила – в единстве?
Чезаре как раз был рядом, когда пришло известие, что Урбино ранен, а Джованни по-прежнему без толку стоит под стенами замка.
Он увидел, как покраснело лицо отца, как он покачнулся, и если бы Чезаре вовремя не подхватил, Александр рухнул бы на пол.
И, глядя в налившееся кровью лицо отца, в его покрасневшие глаза, на вздувшиеся на висках вены, Чезаре впервые со страхом подумал: а что будет со всеми Борджа, если не станет Александра, если некому будет их охранять?
Он впервые понял, сколь многим они обязаны этому человеку – человеку, чья энергичность была притчей во языцех, человеку, который, несомненно, обладал истинной гениальностью.
– Отец! – в ужасе закричал Чезаре. – О, мой любимый отец!
Папа открыл глаза и увидел склоненное над ним, полное страха и беспокойства лицо сына.
– Не бойся, сынок, – прошептал он. – Я пока еще с вами.
И снова необычайная жажда жизни взяла свое: Александр отказывался принимать неизбежные издержки, связанные с возрастом.