А между тем разве не делает их таковыми потребность тела? Его собственное, он не мог не сознаться, начинало упрямиться и бунтовать против навязанного ему столь длительного воздержания. Не говорится разве, однако, будто отсутствие упражнения притупляет чувства? Мсье де Сегиран убеждался в ложности этой аксиомы. Быть может, в этом следовало винить не столько его самого, сколько те примеры, которыми он был окружен, и те речи, которые он слышал не только из смелых уст мсье де Ла Пэжоди, но даже из уст родной матери. Рассказы об интригах и любовных похождениях, которые она любила слушать и повторять, окружали бедного Сегирана сладострастной атмосферой, отнюдь не помогавшей ему забыть, что, быть может, среди всех знакомых ему мужчин и женщин он один пребывает в целомудрии, для какового создан не более чем остальные.
Это ему стало ясно, когда однажды, придя в турвовский дом к мсье де Ла Пэжоди, он застал его шалящим с одной из горничных. При виде мсье де Сегирана эта девица вскрикнула, но, пока она опускала юбку, взоры мсье де Сегирана успели упасть на некое место, на котором они были бы рады остановиться подольше. Мсье де Ла Пэжоди сделал вид, что не заметил, как его гость покраснел и смутился, но на следующий день сообщил о своем наблюдении мадам де Сегиран. Та высказалась в том смысле, что только удачная и скорая женитьба может рассеять меланхолический и скучающий вид бедного мсье де Сегирана, не вяжущийся ни с его возрастом, ни с его личным достоинством, хотя он по-прежнему ничего не желает об этом слышать. Но ему все-таки необходимо прибегнуть к этой мере, если и не для удовлетворения чувств, то хотя бы для продолжения рода раз он не мог этого добиться от милейшей Маргариты д'Эскандо.
Однако мсье де Сегиран, несмотря на неоднократные попытки, делавшиеся его матерью за то время, что он у нее жил, по-прежнему упорствовал в своем вдовстве, с чем строго согласовалось и его поведение. Мсье де Сегиран разглядывал женщин ровно настолько, чтобы уметь их отличать одну от другой, и ни разу не позволил себе ни с одной из них хоть сколько-нибудь двусмысленных речей. Поэтому он был крайне удручен случаем с горничной и чувствовал себя виноватым,, как если бы он нарушил обет. С этого дня он стал вести себя еще более сдержанно. Он старался иметь дело преимущественно с пожилыми людьми, а то и вовсе избегал общества. Нередко вместо того, чтобы сойти в залу, где мадам де Сегиран слушала флейту мсье де Ла Пэжоди или его городскую хронику, он оставался сидеть у себя в комнате, ничего не делая или читая романы, что почти одно и то же. Таким-то образом он и напал на некое сочинение, где герои, после тысячи невероятных приключений, сходились в очарованном саду и проводили время, изображая в письменном виде приятные и лестные портреты друг друга. Мсье де Сегиран, от нечего делать, начал придумывать такие же и в том же духе. Первым образцом, пришедшим ему на ум, была, разумеется, его покойная жена. Она рисовалась ему такой благородной и такой нежной, что сначала он не находил слов; но, попытавшись несколько раз, он написал небольшой отрывок, которым остался скорее доволен и где покойная мадам де Сегиран была представлена во всей своей добродетели и красоте.