Луи довольно рано последовал в могилу за своим отцом и титул барона де Савиньи перешел к Гийому как раз в то время, когда мирной жизни в Шаранте стала угрожать новая война. На этот раз война не обошла поместье. Франция сдалась нацистским захватчикам. Демаркационная линия, проведенная между оккупированной частью страны и территорией Виши разрезала земли Савиньи пополам. Но и на этот раз события почти не отразились на выделке коньяка. Немецкие захватчики были слишком неравнодушны к мягкому золотисто-коричневому напитку и не могли допустить прекращения его производства. Пока бутылки резервировались для их собственного потребления, они охотно разрешали винодельческому процессу продолжаться без помех, хотя, конечно, стало меньше молодых рабочих для выполнения нужных тяжелых работ, а пожилым мужчинам и женщинам приходилось работать долго и напряженно, чтобы успеть собрать виноград до наступления заморозков, которые могли испортить вкус плодов.
В те бурные годы многие производители коньяка с огромным удовольствием обманывали немцев – разливались коньяки низшего сорта с этикетками знаменитых марок, – но Гийом так и не смог заставить себя заниматься столь непристойной практикой. Он слишком гордился высоким качеством «Шато де Савиньи» и не мог допустить и мысли, что кто-нибудь, даже немец, попробует его коньяк и скажет, что тот плохой.
Теперь такой опасности не было. Во время бурного процветания, которое наступило вскоре после разгрома нацистской Германии и освобождения Франции, репутация «Шато де Савиньи» поднялась еще выше и продолжала неизменно расти. Гийом, несмотря на трудности, связанные с его преклонным возрастом, все еще не хотел выпускать вожжи из своих рук. Единственное, на что он надеялся, – что, когда его не станет, останется кто-нибудь из Савиньи и продолжит его труд. Анри старается, но это не то. Без преемственности и передачи родового наследия от отца к сыну до скончания века разве возможно достойное продолжение дела?
Да, его собственные сыновья погибли – и никакие благие пожелания их уже не воротят – а дочь смогла произвести на свет только девочек, и к тому же слишком гоняющихся за всем модным. Он слегка покачал головой, когда подумал о Лизе, двадцатипятилетней молодой женщине, все еще незамужней, которая, похоже, больше интересовалась левыми писателями и политиками, чем наследием предков; о Франсуазе, которая пока еще посещает Сорбонну, но обещает пойти такой же дорожкой, как сестра.
Нет, свои надежды он связывал именно с Ги – и вот Ги едет, чтобы повидаться с ним. Своими иссохшими, бескровными пальцами Гийом приподнял угол бухгалтерской книги и вытащил письмо, которое оставил на столе, чтобы, не торопясь, снова прочитать и перечитать его.