— Так оставить нельзя! Пущай мужик извинится за то, что столько волнения нам доставил, и вернуть его помещику под расписку…
Из Москвы тянутся во Внуково дроги крестьянские, а на них в гробу лежит мужичонка, так и не успевший извиниться перед мудрым начальством. Но это — народ простой, бесхитростный, безответный. Иное дело воры — зубасты, горласты, пронырливы, с ножиками да кистенями. Каждую осень Москва исправно ими заполняется: воры едут запасаться оружием, порохом, свинцом, иногда даже ядра пушечные покупают. Здесь же от немецких мастеров приобретают они чеканы для выделки монет фальшивых. Москва и паспорта фальшивые производит… Дети боялись играть на улицах. Воры крали их от родителей, увозили в провинцию и там выручали немалые деньги от продажи помещикам в крепостное рабство. Повоют матки на Москве, да делать нечего — и другого сыночка народят.
Доносы душили первопрестольную. Раньше русские люди тоже кулаками бились, воровали, «порчу» насылали, красного петуха соседу пущали, но все было как-то ничего. Мириться с этим можно. Но теперь за донос стали платить, как за дело геройское! Донос и пытка — вот два кремня главных, на которых цари высекали из народа искру подлости… «Слово и дело» пронизало насквозь жизнь русскую.
Иван сын Осипов, по прозванию Каин, лежал сегодня в постели, а рядом с ним возлежала дева молодая с глазами зелеными.
— Хошь, я тебе пряничка подам?
— Нет, — отвечала дева, резвясь.
— Хошь, и платок подарю узорчатый?
— Не! — отвечала капризная…
Таракан, большой и жирный, упал с потолка. Ванька раздавил его меж пальцев, и заявил он деве блудной:
— Так какого тебе рожна ишо надобно?..
Тут в окно постучали. Явились воры московские: Яшка Гусев, Николка Пиво, Сенька Голый, Мишка Бухтей да Криворот Немытый. Рассказывали последние новости:
— Ныне молебны служить заказано от губернатора Салтыкова во здравие ея величества… Царица наша прихварывает!
Ванька Каин с постели встал. Свечечку у иконы поправил, чтобы набок она не валилась. Покрестил себя истово:
— Тока бы светик наша Анна Иоанновна не окочурилась!
Криворот Немытый за печку высморкался.
— Хрен с ней! — сказал. — Подохнет, дык што мне с того? Другую посадят.
Нас, воров, этим никак не убьешь насмерть. Для нас все едино, кто наверху, лишь бы воровать не мешали…
Молод еще был Ванька Каин, а на челе его уже залегли морщины, плод раздумий горчайших. Сколь веревочка ни вьется, а конец всегда найдется. Воровская жизнь — хороша, да на плаху идти неохота. Как бы, думал он дерзостно, так извернуться ему, чтобы с властями подружить, а воровство свое продолжать? И чтобы власти, о воровстве его зная, тюрьмой ему не фозили… От иконы подошел Ванюшенька к зеркалу и гребнем частым себя причесал.