Левенвольде начал трясти Остермана в постели.
— Проклятый оракул! — кричал он на него. — Можешь ли ты хоть одно слово произнести по делу. кому быть регентом? Кому быть регентом при младенце Иоанне, если умрет сейчас императрица?
— Я уже сказал, и еще раз повторяю, — бубнил Остерман, гяаза закатывая, — что право наследства природного есть промысел божий, и тому быть, как власть вышняя определит в намерении ея величества, моей благодетельницы…
Левенводьде скрючил пальцы, сведенные в судороге ярости:
— Хоть на одну минуту, но выплыви ты из каналов темных! Говори дело, или я тебя задушу, проклятого мракобеса…
Остерман робко произнес имя Анны Леопольдовны.
Левенвольде топнул ногой:
— Выходит, негодяй, ты против герцога Бирона?
Остерман чуть ожил, задвигавшись на постели:
— А разве я не сказал, что герцог самая важная персона?
— Ты взмутил всю воду, но рыбки так и не выловил.
— Боже! — воскликнул Остерман. — Я всегда считал, что его светлость герцог Курляндский личность вполне достойная для того, чтобы управлять Россией. Но нельзя же забывать и родителей Иоанна, которые тоже пожелают владеть Россией!
Во дворце все вельможи были в сборе. Шептались. Императрица охала в спальне, а младенец в колыбели радовался жизни. Бестужев-Рюмин перебегал от князя Черкасского к герцогу Бирону.
— Нельзя регентшей матери Иванна быть! — вещал он. — Если Анна Леопольдовна при сыне своем малом Россией править учнет, тогда из Мекленбурга ее старый батька прикатит. А нрав герцога Леопольда Мекленбургского по газетам достаточно известен. Он в Мекленбурге своем, дня не проходит, чтобы головы кому не оттяпал… На Руси-то ему полное раздолье для озорства будет. Топоров тут — полно, а голов и того больше!
Бирону такие слова — как маслом по сердцу. Сейчас он сам подкрадывался к управлению Россией, и каждый кандидат ему мешал.
— Если Анне Леопольдовне нельзя быть регентшей, — говорил герцог, на Черепаху поглядывая, — вряд ли можно в регенты назначить и мужа ее, отца Иоанна, принца Антона!
— Никак нельзя, — охотно соглашался князь Черкасский, понимая, чего домогается Бирон. — Принц Антон, хотя и высокой фамилии, но боязлив и глуп, к России не приспособлен так, как успела приспособиться ваша герцогская светлость…
Имени регента так никто и не произнес: боялись!
По стеночке, держась за нее рукою, из спальни вдруг выползла императрица Анна Иоанновна, и заговорщики растерялись.
— О чем речь идет? — спросила она с угрозой, недобро глядя. — Или вы меня хоронить собрались? Смерти моей никто не дождется. Занемогла малость, но поправлюсь еще… Сейчас лейб-архиятер Фишер мне рецепт от подагры пишет, а Саншес твердит одно, будто не подагра у меня, а камни в брюхе…