— Отлично, центурион. Передай его мне.
Передавая планшет, центурион огляделся и понял, что из всего отряда спаслись лишь двое — раненый в руку солдат и он сам. На удалявшемся берегу конные варвары окружали легионера, не успевшего броситься на свой меч. При мысли о том, какие муки ожидают несчастного, центурион поежился. Нет, этим дикарям нельзя даваться живым.
В лодке воцарилось молчание, оно было мрачным. Наконец завернутый в алый плащ полководец сказал.
— Мы вернемся, ребята. Мы вернемся, и, когда это случится, тем, кто поднял оружие против Рима, придется горько о том пожалеть. Я, Гай Юлий Цезарь, говорю вам, что так все и будет. Клянусь прахом отца.
Рейнский рубеж
Девяносто шесть лет спустя,
начало правления Клавдия, 42 год
Охранник открыл дверь, впустив в уборную порыв ледяного ветра.
— Приближается повозка.
— Закрой эту треклятую дверь. Что еще?
— С ней люди.
— Солдаты?
— Вряд ли. — Легионер поморщился. — Если только не произошло изменений в строевом уложении.
Дежурный центурион вскинулся.
— Легионер? Разве я разрешил тебе высказывать свое мнение?
— Никак нет, командир! — Солдат вытянулся в струну.
«Так его, — подумал Люций Корнелий Макрон, еще месяц назад бывший всего лишь помощником центуриона. — От этих новых начальничков, только вчера блевавших рядом с тобой после попойки, не знаешь, чего и ждать».
— Каковы будут приказы?
— Приказы? — Макрон на момент призадумался. — Ладно потом. Я сейчас приду. А ты возвращайся к воротам.
— Есть.
Караульный повернулся и покинул уборную, невольно ежась под хмурыми взглядами полудюжины центурионов. Согласно неписаному правилу, никто из них не разрешал своим людям беспокоить себя в отхожем месте, а потому, подтеревшись губкой и подпоясавшись, Макрон точно так же, как и его подчиненный, проходя мимо них, виновато потупил глаза.
Ночь стояла отвратная. Холодный северный ветер, пронизывавший каждую пядь пространства между казармами, гнал изза Рейна дождевые лохматые тучи, усугубляя мрачное настроение новоиспеченного центуриона. Макрон подозревал, и, по всему судя, не без оснований, что старые командиры в большинстве своем считают его назначение на столь ответственный пост несуразной ошибкой, однако он был исполнен решимости доказать, что это не так. Правда, как ни крути, следовало признать, что пока эта решимость ему не оченьто помогала. Оказалось, что быть оптионом много легче, чем разгребать свалившийся на его плечи кошмар. То есть ежедневно заботиться и о пропитании восьмидесяти солдат, и о своевременной очистке выгребных ям, и об очередности назначения в караул, и о состоянии казарм, а также оружия и амуниции, и о выплате жалованья, и о поставках снаряжения, и о фураже для мулов, и о солдатской похоронной казне. Конечно, как все это делается, доподлинно знал писец центурии — старый сморчок Пизон, он, собственно, всем этим и занимался, однако Макрон с некоторых пор стал подумывать, что этот малый либо некомпетентен, либо нечестен, но уличить его ни в том, ни в другом возможности не имел, ибо был в грамоте слаб. Нет, различать буквы и цифры он худобедно умел, но писанина и счет никак ему не давались, а между тем легат, принимая решение о его назначении, безусловно предполагал, что сын захолустного земледельца Макрон все же умеет считать и писать. Стоит командованию узнать, что это не так, и обманщика тут же вышвырнут с престижной должности. До сих пор ему удавалось сваливать всю возню с документами на Пизона — под предлогом чрезвычайной загруженности, но, похоже, проклятущий писец уже начал чтото подозревать. Горестно покачав головой, центурион поплотней запахнул красный плащ.