Но вот меня выволокли на открытое место и принялись бить всерьез. Закрыться было уже немыслимо. Тогда я стал изо всех сил отбиваться, почти не ориентируясь в обстановке, но надеясь, что кому-то все же достанется по заслугам. Однако долго простоять не удалось. Вскоре меня подсечкой сшибли на пол, и несколькими точными ударами по голове отправили в полную отключку.
Очнулся уже после отбоя. Над дверью горела лампочка дежурного освещения. Во тьме копошилась обычная стоячая жизнь камеры, в которой людей больше, чем шконок. Оттого спать приходится посменно. Те, кто не спят, сидят у спящих в ногах, стоят, прислонившись к нарам, бродят с места на место. Жизнь в камерах не замирает сутками напролет. Затихает немного по ночам, но и то только из-за мусоров. Они требуют, чтобы после отбоя было тихо. Будет шумно – устроят шмон. Вот и течет ночная жизнь в хате – шепотом да вполголоса.
Оказалось, что лежу на полу недалеко от параши. Во как – из грязи в князи и обратно. Есть ли еще на земле русской люди, которым приходилось испытывать столь головокружительные взлеты и падения?! Думаю, что нет! Однако философствовать явно было не время и не место. Вместо этого я стал методично проводить ревизию своего организма.
Лицо сильно распухло. Неудивительно, если учитывать, с каким энтузиазмом по нему лупили. Ладно, хрен с ним. Мне сейчас не жениться. Посмотрим, что там с остальным телом?! Потихоньку я напрягал попеременно разные группы мышц, поворачивал ноги и руки, то так, то сяк. Как и следовало ожидать, все болело. Но, по первому впечатлению, мне ничего не отбили и не сломали. Превозмогая боль в ребрах и грудной клетке, я набрал побольше воздуха, задержал дыхание и перевернулся на живот. Потом оперся на руки и встал на карачки. Голова дико кружилась, но не так, как в первые часы, когда меня доставили сюда из аэропорта. Все познается в сравнении, а я уж всего насмотрелся. Опыт есть! Несколько любопытных лиц повернулось в мою сторону, но никакого ажиотажа мое пробуждение не вызвало. Слава богу, сукины дети оставили в покое. Хотя бы на время!
Я сел, привалившись спиной к стене. Стена была холодная и как будто даже сырая. Спиной, сплошь покрытой ссадинами, ощущать ее было приятно. В голове шумело, звенело и потрескивало. Мыслей при этом не было никаких. Я просто сидел и, превозмогая боль, продолжал потягиваться и растягиваться, поворачиваться и массировать ушибленные места ушибленными же пальцами. Было это не очень приятно, но делать это необходимо! Во что бы то ни стало к утру я должен был быть в наилучшей форме, возможной в сложившихся обстоятельствах.