Единственный способ хоть как-то противостоять боли – это принимать ее как благо. Твое тело рвут на части, режут, жгут, ломают – а ты вроде как получаешь от этого удовольствие. И чем сильнее боль, тем сильнее удовольствие.
Все это тоже входит в обязательную подготовку разведчиков. Существует ряд психологических установок, усердно вбиваемых в головы курсантов, и Роману иногда удавалось ощутить нечто подобное в схожих условиях, учебных или настоящих. Однако так близко к боли самого высокого уровня он не подходил ни разу. И вот – сподобился.
Его лепет никто не слушал. Он чувствовал это по грозному молчанию своих истязателей. Эти люди не желали признавать ошибку, в которой он тщетно старался их убедить, и готовились извлечь из него ответы любой ценой.
«Только не сломаться сразу, – твердил себе Роман. – Мое спасение – в моем молчании. Выдержать первый натиск, потом будет легче…»
Вдруг сверлящая боль пронзила его с ослепительной силой. Он закричал и захлебнулся криком, ничего уже не соображая. Боль, к которой он себя готовил, изумила и потрясла его до основания. Теперь он ни о чем не думал, весь сосредоточившись на том месте, через которое боль вошла в него. Казалось, после того что он только что испытал, там не осталось ничего, кроме обожженного куска мяса. Сознание вдруг странно начало меркнуть и раздваиваться, рисуя нелепые, фантастические картины.
– Ты русский шпион? – услыхал он новый вопрос.
Способность адекватно мыслить неохотно вернулась к нему. Значит, он еще не сошел с ума и готов вынести новый разряд. И еще один, и еще… О, господи, спаси и сохрани мою несчастную душу, ибо сохранить тело не в силах даже ты.
Эти изверги знают свое дело и будут терзать его до тех пор, пока он не заговорит. Или не сойдет с ума, что было бы сейчас самым заманчивым выходом. Но до этого еще надо выдержать целый океан боли…
– Ты русский шпион? – рявкнул палач над самым ухом. – Гавары!
– Вы ошиблись… – бессильно клонясь головой к плечу, прошептал Роман. – Я не шпион… Я журналист… Это ужасное недоразумение…
Снова все его тело потряс приступ немыслимой сверлящей боли. Он забился и зарычал, выгибая грудь так, что ребра едва не прорывали кожу. Затем весь обмяк и повис на стуле. Внутри, снаружи, внизу, вверху, в коже, в костях, в позвоночнике – везде все дрожало и пульсировало в ожидании новой порции страданий. Рассудок почти не повиновался ему и жил лишь ощущениями терзаемой плоти.
Это невозможно – терпеть такую боль. У человека нет на это сил. Он слишком слаб, его нервная система не в состоянии противостоять подобному испытанию. Нет, ему больше не выдержать. Рассказать им все – и пусть его милосердно пристрелят. Антон поймет, что с ним произошло несчастье, и предпримет меры, чтобы себя обезопасить. А не успеет, что ж, так тому и быть. Лучше быстрая смерть, чем такие муки. А что касается позора, то, в принципе, безразлично, как его потом будут вспоминать. Мертвым все равно, мертвые сраму не имут. Но только избавить себя от этого… Он уже погружался в спасительную трясину беспамятства, когда его вернул к жизни очередной вопрос.