— Мне не жалко, — грустно ответил Витя. — Я готов показывать свою жопу каждому, кто готов в нее смотреть…
Витя был чудовищным хамом, хотя и нежнейшим, преданным человеком.
История начала их совместной работы в газете была настолько нелепа и удивительна, что до сих пор, почти пять лет спустя, они — нет-нет, да и поражались заново — как это получилось?
А получилось вот как: Зяма с семьей снимала тогда небольшую квартиру в Рамоте, одном из дорогих районов Иерусалима. Жила она в то время двойственной жизнью — утром убирала по найму квартиры состоятельных израильтян, а во второй половине дня ее часто приглашали участвовать в каких-то симпозиумах, «круглых столах» в университете и радиопередачах, которые вел авторитетный радиожурналист Сема Бампер.
В то время бурно обсуждался вопрос взаимодействия двух культур — русской и израильской. Причем представители русской культуры воспринимали данный вопрос чрезвычайно серьезно и говорили о взаимодействии с горячностью и преданностью необыкновенной, в отличие от израильтян, которые уже не раз что-то такое обсуждали и, подобно Синей Бороде, знали, что в потайной комнате взаимодействий уже заморены голодом несколько разных культур.
Зяма тогда начала догадываться не только о существовании подобного тайного склепа — она поняла, что в нем хватит места для новых и новых жен Синей Бороды. В то время истеблишмент еще заигрывал с «русской» интеллигенцией, еще трепал ее по щечке, хотя запуганная телефонными и муниципальными счетами интеллигенция уже вовсю шуровала шваброй, где только могла. И Зяма шуровала. Муж ее еще не сдал непременный экзамен на разрешение работать врачом. Они не то что голодали, нет, конечно, но — боялись голодать.
Вот в эти-то дни в их съемной квартире раздался телефонный звонок.
Незнакомый голос, одновременно грубоватый и неуверенный, осведомился — не она ли выступала вчера в радиопередаче на темы культуры? Услышав, что — да-да, она, неизвестный спросил:
— Вы какую консерваторию кончали? — Надеясь, что речь идет о каком-то заработке музыкального рода, Зяма подробно и подобострастно поведала свою рабочую биографию. В трубке вздохнули.
— А я — скрипач, три курса Вильнюсской консерватории. Потом бросил и много лет работал настройщиком фортепиано. Вы не представляете, как мне страшно…
И, запинаясь в тех местах рассказа, где, по-видимому, ему хотелось выругаться, неизвестный рассказал некую идиотскую историю, которая с ним приключилась… Он настройщик, как уже было сказано выше, причем настройщик хороший. Приехав, дал объявление в газету «Новости страны» и — не фонтан, конечно, — но кое-какой заработок имеется. Вот так на днях звонят по объявлению и предлагают настроить и отремонтировать старый «Блютнер»… Он приходит, проверяет инструмент, вынимает механику и начинает работать. А хозяин — верткий старикашка, польский еврей — тридцать лет как из Варшавы — вьется вокруг и затевает всякие разговоры. Ну, вы знаете их штучки: «сколько времени ты в Стране» да «как тебе в Израиле живется» — и прочая (тут голос запнулся)…