— Не ходи туда, — сказала ему Зяма негромко. — Там может быть змея. Или скорпион.
Его жалил уже яростный майский скорпион (сто шекелей за визит к ветеринару да еще тридцать за лекарство), он знал и это слово. И все-таки забежал немного вперед, в траву.
Нравом этот пес обладал независимым и склочным. Трехнедельным щенком его по недоразумению приволокла соседская девочка. В почтенном семействе ее учительницы-американки ощенилась любимая сука. Одного из трех щенков — белого, мохнатого, с черными, словно на пробор расчесанными ушами, назвали Конрад.
— Ты что! — ахнула Зяма, увидев эту мохнатую плюшку на протянутых ладонях соседки. — Куда нам собаку — в «караван»!
— Так ваша же дочка вчера выпросила, — расстроилась девочка. — Я его из Иерусалима за пазухой везла. Ну гляньте, какой он мотэк!
Щенок смотрел на Зяму из-под спадающего мохнатого уха бешеным глазом казачьего есаула.
— Ну ты, антисемит! — Зяма потрепала щенка по сбитой набекрень папахе. Он прихватил зубами ее палец и тут же принялся суетливо зализывать. Вообще, всячески подчеркивал судьбоносность момента. Морда у него была продувная; фас — чванного купца, профиль — ухмылка интеллектуала-шулера, нос — из черного дермантина.
Обнаружилось, что гладить щенка необыкновенно приятно. Рука сама тянулась к этому живому мохнатому теплу, к этому комочку с таким одушевленным взглядом. Мелочь стояла рядом и тихо, безутешно голосила.
— Ты считаешь, что он для нас достаточно сюськоватый? — строго спросила ее мать. Мелочь взвыла в предвкушении падения твердыни.
— Как его? Конрад? Ну, мы люди простые. Будешь Кондрашка, Кондрашук…
Соседка с облегчением вздохнула и вывалила щенка прямо в подставленный подол платьишка новой его хозяйки — Мелочи.
— Построим тебе будку, — пообещала Зяма, — назначим сторожевым псом. Будешь при деле.
Оказалось — пустые мечты. Назначить его никем не удалось — он сам назначал себе занятия и цели, которых, кстати, планомерно и неустанно достигал. Оказался величайшим бездельником и созерцателем. Был необыкновенно, проницательно и даже пугающе умен. Очеловечился до безобразия, весьма скоро выучился по-русски, да и на иврите с Мелочью мог поддержать беседу. Понимал не только слова и фразы, но и намерения, и движения души, и когда случалось настроение — участвовал в разговоре различными, довольно внятными, междометиями. Ел он, конечно, когда и что хотел. Спал, конечно, где душа пожелает (собачьи коврики и подстилки, предложенные ему поначалу, были со страшным презрением оттрепаны и вышвырнуты за дверь).
Когда пришло время делать щенку прививки, выяснилось, что он — чистокровный тибетский терьер, порода умнейшая, собака тибетских монахов. Привыкла быть при человеке, рядом. Словом, он сразу потребовал к себе уважения.