Лугин переглянулся с Климентьевым и облокотился о крышу Фольцвагена.
— Ходили по полю с другими и смотрели все, как у них люки открываются, — продолжила женщина. — Мы очень близко подходили. Заглядывали туда в темноту — там лампочки светятся. Но кафравцы видели. Они не высовывались. Люки открылись и все, А их… будто нету их. А потом из корабля нам: «Людиии…», таким голосом, такой интонацией, что я дрожать начала, похолодело внутри. Они опять: «Людиии…»
— Мама, не говори так! Мамка! — девочка, вырвав руку у старика, притопнула ногой и насупилась, вот-вот готовая удариться в слезы.
— Элла, прекрати! Мы же тебя просили, — старик покачал головой и привлек девчонку к себе, затем обратился к Денису: — Вы простите ее. Это все нервы.
— Василий Григорьевич, не смейте меня перебивать! — вскрикнула женщина, сминая журнал. — И нервы! Не надо этого говорить! Это у вас нервы!
— Элла! Элла… — он внимательно посмотрел на нее, она выдохнула, словно не воздух, а скопившуюся горечь в груди, и вдруг сникла.
— Извините, молодые люди, у вас не найдется сигаретки? — скромно спросил Василий Григорьевич.
— Да, конечно, — Климентьев достал пачку «Kent» и протянул старику.
Тот вытащил одну, неторопливо размял, и прикурил от вспыхнувшей зажигалки Дениса.
— Берите всю пачку, — предложил Климентьев. — В машине у меня с этим достаток. А по серьезному, с куревом надо завязывать. Брошу после девятого.
— Извините, я возьму парочку. Я вообще не курю — это для Эллы, — раскурив сигарету, он протянул ее женщине.
Та сразу схватила, затянулась и успокоилась вроде совсем.
— Так не знаете, надолго здесь кафравцы? — повторил вопрос Лугин.
— Вроде как на три дня. Считая сегодня, остается два или полтора, — Василий Григорьевич погладил девочку по голове.
— Так люди говорят? — Денис бросил взгляд на лагерь слева от дороги, кое-где в сумерках загорались костры. Над звездолетом-улиткой робко заблестели первые звездочки.
— Нет, я сам слышал. Объявляли прямо с корабля. Странные у них динамики или что-то такое: звук вроде не громкий, а слышно очень далеко, — пояснил старичок. — Как я понял, они еще под Смоленском садились, но всего на сутки. Немного переселенцев там взяли, и что-то кафравцам там не понравилось, перелетели сюда. На беду нам или на радость, пока трудно сказать.
— Извините, нам надо идти, — спохватился Климентьев. — Удачи вам.
— Людиии… заходите в Кахор Нэ Роош… Люди… — протрубила им вслед Элла, из губ, сложенных трубочкой, пуская дым и пугая девчонку, прижавшуюся к старику.
Лугин молча чертыхнулся — у бабенки действительно был жутковатый голос, курила, наверное, много — и вернулся мыслями к Фаргерту. Раньше, когда по телевизору или приемнику говорили об эвакуации, каких-то якобы «безопасных планетах», мичман не слишком пускал в голову мысли на этот счет. Да и звездолеты кафравцев тогда казались явлением невероятно далеким, абстрактным, как их, покрытые мраком недоброй тайны, планеты. А теперь корабль чужаков имел вполне конкретные очертания ровно за его спиной, и Сергей подумал: насколько правильно бежать в Сибирь, если более реальный шанс на спасение в такой удивительной близости.