Волоту не хватило сил сочувствовать ему — чем ближе Весна приближала землю к Лету, тем хуже ему становилось. К боли в суставах добавилось ощущение какого-то нароста внутри, который свербел и не давал покоя ни днем, ни ночью: хотелось разорвать не только рубаху, но грудную клетку под ней, чтоб выпустить наружу накапливающееся раздражение. От него сводило ноги, а часто — и ребра, и, как Волот не старался на людях скрыть свою болезнь, боль от внезапной судороги выдавала его.
Призраки, каждую ночь приходящие к постели князя, теперь виделись ему и средь бела дня: однажды, когда он, не выдержав напряжения, убежал из терема в промокший лес, то оказался вдруг в странном месте — его со всех сторон окружил туман, непроглядный, белый-белый. И в нем он видел смутные тени, и голоса уже не шептали, а говорили громко и отчетливо, называли его по имени и звали к себе. Волот бежал оттуда сломя голову, пока не увидел лес вокруг, и берег Волхова. Доктор сказал, что это его видения, и что на самом деле такого места в лесу нет, но Волот не сомневался: с ним это произошло на самом деле, такое не могло привидеться. И от этого ему стало еще страшней — он поверил, что эта странная болезнь рано или поздно приведет его к смерти, что от нее нет ни лекарства, ни спасения: призраки заберут его к себе.
Разговоры о его болезни просочились в Новгород — люди шептались удивленно и сочувственно, Волот ловил их взгляды, когда проезжал по улицам в детинец. Никто не торопился подтвердить эти слухи, и верили в них немногие. До тех пор, пока однажды на заседании думы с ним не случился припадок — судороги охватили все его тело, он упал, сильно разбив голову о каменный пол, но не потерял сознания. В детинец позвали доктора Велезара, Волота отвезли в Городище на повозке — он не мог встать, и не мог говорить, и боялся, что от малейшего к нему прикосновения припадок повторится.
В тот же день, к вечеру, к нему явился Чернота Свиблов — меньше всего Волот хотел встретиться именно с ним. Доктор отпоил князя какой-то травой и пообещал, что припадка не случится, и ему действительно стало лучше, но встретить посадника так же как в прошлый раз он не сумел — был слишком слаб, ему едва хватило сил встать с постели. Дядька завернул его в шубы и усадил в горнице для гостей, перед очагом.
Свиблов на этот раз тоже повел себя иначе и начал разговор по-отечески.
— Я пришел не ссориться, а мириться, — сказал он, присаживаясь напротив князя, — довольно мы играли во врагов. Не то время, чтоб делить власть. Я рад, что на нашей стороне переговоры ведет Воецкий-Караваев. Хоть он и был мне соперником на вече, я ценю его способности.