Такого рода моральные у к о л ы были порождением с и с т е м ы тотальной репрессии против всех, кто вставал наперекор п р и в ы ч н о м у – разъедаемому изнутри противоречиями развитию (в общем-то естественными), скрипящему, но тем не менее оберегающему самого себя штыком, решеткой, ссылкой и м о л ч а н и е м.
И все это обрушилось не на противника самодержавия, но на человека, желавшего лишь скорректировать движение, помочь преодолеть кризис д е л о м, а не легендой, маниловским мечтательством, повторением обветшалых, а потому зловещих истин о «православии, самодержавии и народности».
Дмитрий Столыпин мучительно переносил все это; замкнулся в себе; о б и д е л с я (что в схватке невозможно, ибо, как верно говорят, «взялся за гуж, не говори, что не дюж»). Обида изнутри поедала его, пепелила; умер он молодым.
Но и после его преждевременной кончины крайние полюсы общественного лагеря России продолжали наскакивать на идеи Дмитрия Аркадьевича, чем (как и во всех подобных коллизиях) пользовались с ф е р ы и близкие им люди для одного лишь:
как можно дольше сохранить те сказочные условия жизни, в которых они беззаботно, по-обломовски, проводили свои дни и годы.
Поначалу Курлов, – ознакомившись со всеми документами, хранившимися в потаенных сейфах охранки о семье Столыпиных, – не мог отдать себе отчет о причинах того сложного отношения со стороны с ф е р как к Столыпину-отцу, так и к Столыпину – старшему брату. А отношение было совершенно определенное, ибо дворян – более или менее заметных – числилось тогда тысяч пять, все на виду; забот у властвующего дома никаких; государственная машина крутится; слушай себе сплетни да мотай на ус, авось когда пригодится, благо что ни про выборы думать не надо, ни про отчетность по сметам, ни про выступления перед народом; нет народа – есть подданные…
…И лишь когда Курлов собрал все напечатанное Дмитрием Аркадьевичем Столыпиным, исследовал – с пером в руке, – то он до конца убедился, что философская концепция русского ученого действительно строится на философской школе Опоста Конта, который известен тем, что и з о б р е л науку, именуемую социологией.
Курлов понял, что уже сама по себе та ситуация, при которой русский дворянин сделал себе кумиром безвестного западного философа, восстановила против него весь славянофильский лагерь, особенно правую его часть, утверждавшую, что в Европе ничего, кроме гнили и мерзости, нет и быть не может; все талантливое рождает лишь русская почва и несет в себе русская кровь.
Однако – как явствовало из полицейского досье – и левые резко атаковали Дмитрия Столыпина, упрекая его в том, что кумиром он себе избрал реакционера, позволившего замахнуться не на что-нибудь, но на святая святых, на принципы Французской революции, то есть на свободу, равенство и братство.