Он у нас должен подольше повисеть на собственных натянутых нервах. И когда пройдут уже не дни, а целые недели, тут-то и появится Федоров, у которого в одной руке будет ультимативная постановка вопроса о приезде Савинкова в Россию — и это вопрос огромный, прямо исторический, — а в другой руке у Федорова будет новость о ранении Павловского — подумаешь, событие на фоне того главного! И не убит же, а только ранен. Даже сам об этом пишет… И тогда все запланированное нами сработает с двойной силой, ибо оно ляжет на накаленное ожиданием терпение Савинкова…
Мысль Дзержинского была железной по логике, психологически точной, и никто не стал возражать.
Нелегким делом оказалось объяснить отсрочку выезда в Париж Фомичеву. Ему сказали, что Мухин схватил испанку и ехать не может.
— Это его дело! — кричал Фомичев, подозрительно глядя на Шешеню. — А я должен выехать завтра!
— Нельзя, — отвечал Шешеня. — И если уж ты хочешь знать всю правду, Мухин вполне здоров. Больна — граница, с нашей стороны проводятся какие-то маневры, идти нельзя.
Пришлось специально для Фомичева изготовить еще один экземпляр в свое время доставленного полякам приказа о маневрах. Шешеня уговорил его использовать время для составления письменного доклада Савинкову о положении всех дел в России. Фомичев подумал, что явиться к вождю с таким докладом — дело эффектное, и засел его писать…
Павловского десять дней не вызывали из камеры. Чего он только не передумал и в конце концов нашел два объяснения: чекисты почему-то оставили свою затею против Савинкова или просто он им больше не нужен, и первый же вызов из камеры будет означать для него смерть.
Но на одиннадцатые сутки его доставили в кабинет Пиляра, и началась привычная диктовка. День был пасмурный, и Пиляр зажег настольную лампу. Пока Павловский писал, он прохаживался за его спиной, задерживаясь на мгновение у окна, за которым была мокрая от дождя глухая каменная стена, а над ней — низкие, быстро летящие тучи…
— Теперь изложите своими словами мысль заключительную, такую… — говорил Пиляр тоном учителя. — …по общему мнению, в России так сложилась обстановка, что приезд Савинкова сюда мог сыграть историческую роль. Ясно? Пишите…
Павловский подумал и начал писать:
«…капитал есть… но нужен мудрый руководитель, т. е. вы… Все уж из состава главной конторы привыкли к этой мысли… и для дела ваш приезд необходим… Я, конечно, не говорил бы этого… не отдавая себе полного отчета в своих словах. И за ваше здоровье и за успех торговли на Ярмарке во главе с вами я спокоен… а потому буду тихо лежать в постели, ощущая вас здесь…»