7 марта 1945 г.
На прошлой неделе у матери Мэтта развилась пневмония, и в четверг она умерла. Мэтт винит себя в ее смерти, считает, что должен был отправить ее в больницу раньше, но врач уверил его, что это вряд ли что-нибудь изменило бы.
Он попросил меня прийти и помочь ему разобраться в квартире. Работы никакой особой не было, ему просто было тяжело одному приводить в порядок вещи матери, просматривать и перебирать их, каждая причиняла ему невыносимые страдания, напоминая о ней.
Во время болезни мать Мэтта читала журналы, проводя в постели долгие часы. Я присела на диван и взяла в руки номер «Лайф», но читать не смогла: было как-то не по себе находиться в доме, где совсем недавно умер человек.
Мэтт наводил порядок в ее комнате, я же вообще не могла переступить ее порога.
Через некоторое время Мэтт вышел в гостиную и сел рядом со мной на диван. Я поняла, что он плакал. Он вообще часто плачет, как говорят, глаза на мокром месте.
– Я хочу, чтобы отныне эта вещь принадлежала тебе, – сказал он, втискивая в мою ладонь овальный медальон с перламутровым цветком в центре. Ничего красивей я не видела. – Мать часто его носила, и он всегда напоминал мне о тебе, ты ведь тоже одиноко цветешь на поляне, как вот этот цветок.
Потом он надел медальон мне на шею, его лицо было совсем рядом с моим, настолько, что я ощутила прикосновение его давно не бритой щеки. Неожиданно он притянул меня ближе к себе и хотел поцеловать, но я увернулась.
– Но почему, Кэт? – спросил он.
– Не делай этого, никогда не делай, – я понимала, что мой поступок требует объяснения, а оно было простым: я не любила его. Я ему в этом призналась, он, бесспорно, был по-своему привлекателен, но я не была влюблена. Нет, это не жеманство. Вовсе не обязательно быть мужем и женой, чтобы заниматься любовью, но по крайней мере хоть какое-то чувство должно быть.
Все это я сказала Мэтту, он смутился:
– Я лишь хотел поцеловать тебя.
– Да, но если мы целуемся, можно подумать, что мы любим друг друга.
Он выглядел расстроенно и мне было не по себе. Мы с Мэттом прекрасно понимали, что были не более, чем друзьями, да, думаю, никто из нас не ждал чего-то еще.
– Я провожу тебя, – сказал он.
– Это не обязательно, я доберусь сама. Что-то вдруг коренным образом изменилось в наших отношениях. Если раньше мы могли поделиться всеми сокровенными секретами, то теперь мы не могли даже спокойно смотреть друг другу в глаза. Я собралась встать, но он обнял меня сзади за талию и спрятал лицо в моих волосах: