Слава Богу, шкаф оказался открыт. Она в две секунды забралась в него и закрыла за собой дверцу. Лишь только раздался легкий щелчок щеколды, как по паркетному полу застучали сапоги. Де Воба и Бержерон вошли в библиотеку.
Анемон крепко зажмурилась и глотнула воздуха. Стенки шкафа словно сплющили ее со всех сторон, удушливая темнота давила. У девушки появилось жуткое чувство, что она погребена заживо в свежевырытой могиле. Она не смела пошевелиться, боясь задеть что-нибудь из вещей, хранившихся в шкафу, и это усиливало ощущение зажатости.
Липкий страх сковал девушку. Вдруг ей станет плохо и она выдаст себя? «И тогда Де Воба навеки запрет меня в этом ужасном шкафу!» На лбу Анемон проступили капельки пота. Она стояла неподвижно, с запрокинутой головой, пытаясь захватить побольше воздуха и справиться с приступом тошноты. «Держись!» – твердил решительный голос внутри ее, но телом уже правил демон страха. Колени мелко дрожали, и она с трудом держалась на ногах.
Мужчины заговорили. Первым подал реплику Де Воба. Анемон, судорожно глотая спертый воздух, пыталась прислушаться.
– В чем дело, Бержерон? – спросил креол резким тоном, совсем не похожим на ласковый, обходительный голос, которым он разговаривал с ней. – Мои гости скоро пойдут на ужин. Мне надо быть там, чтобы сопровождать Бромфорда. Если я не появлюсь, это покажется весьма странным. А сегодня вечером, как никогда, все должно выглядеть совершенно естественно.
– Возникли проблемы, Жан-Пьер. Здесь Одноглазый. Мы вместе приехали с улицы Жирод. Он вошел в дом через черный ход, чтобы его никто не видел. Сейчас он придет.
– Он не должен был появляться здесь до рассвета! – сердито рявкнул Де Воба. – Что происходит? И что вы делали на улице Жирод?
– За мной послал Л’Ариньи. Он… А, это Одноглазый! Впусти его, быстро!
Это было сказано после тихого стука в дверь. Затем Анемон услышала легкую возню, и дверь снова закрылась.
– Ну, и что все это значит? – раздраженно спросил Де Воба.
Чувствовалось, что его бесят эти мелкие людишки, не искушенные в делах подобного рода. В его тоне звучало откровенное презрение.
– Провал! – рявкнул грубый гортанный голос, и Анемон содрогнулась в душном шкафу, живо представив себе контрабандиста по прозвищу Одноглазый. Это единственное слово прозвучало резко и жестоко, как удар хлыста, но Де Воба остался невозмутим.
– Хватит юлить, идиот безмозглый! Говори, с какой стати ты ворвался на мой бал? Ты должен был приехать не раньше четырех утра, чтобы тайно вывести Бромфорда и убить его.
– Помолчи, и я расскажу тебе, почему я здесь, напыщенный болван! – прохрипел Одноглазый и вдруг замолчал. – Что это было? Вы слышали – какой-то щелчок?