– Да, очень.
– А теперь, когда ты перевернул здесь все вверх дном, может, присядешь наконец? – недовольно проговорила Аугуста.
– Нет, спасибо, звонок уже прозвенел.
– Ну, тогда приходи к нам на ужин, – продолжала Аугуста, не догадываясь о сомнениях, терзавших мачеху.
– Прекрасно. – Джеймс отвесил общий поклон, с многозначительной улыбкой посмотрел на Лавинию – и был таков.
Френсис взглянула на Маркуса и внутренне поежилась – от него тоже явно не ускользнуло, какими взглядами обменялись молодые люди. Ну вот, теперь, если Джеймс допустит какую-нибудь вольность, ответа Маркус потребует от нее.
Ужин получился много веселее, чем Френсис ожидала. Ричард с Аугустой были очень гостеприимны, а их кухарка, узнав, что среди гостей будет герцог, превзошла самое себя. К изысканным блюдам были поданы не менее изысканные вина. Маркус с аппетитом ел, в душе завидуя Френсис, у которой такая любящая семья.
– В детстве мы называли ее маленькой мамой, – сказал Джеймс. – Она была такая застенчивая, когда появилась у нас, так старалась понравиться. Боюсь, мы не очень-то ей в этом помогали, то и дело огрызались..
– Говори только за себя, – вмешалась Аугуста, – я-то маму не расстраивала.
– Да неужели? А кто насыпал ей сахара в краски? Из-за того только, что она не купила тебе то ужасное розовое платье, которое ты увидела на ярмарке!
Френсис рассмеялась.
– Да она просто издевалась над тобой, – не унимался Джеймс. – Ну как же, злую мачеху полагается ставить на место. – Он театрально вздохнул. – Но все дело в том, Лоскоу, что маленькая мама и сама-то была почти ребенок, и уж чего в ней точно не было, так это злости. И постепенно мы подружились и дружим до сих пор.
– Джеймс, ты заставляешь меня краснеть, – проговорила Френсис.
– Я просто говорю правду.
– Лучше бы постыдился, не очень-то часто ты вспоминаешь теперь про маму, – вставила Аугуста. – Уже, наверное, месяц не был в Коррингам-хаусе. Если бы не благотворительный бал, так и не знал бы, как она поживает.
– Да я и так все прекрасно знаю. У нее всегда все в полном порядке, возится со своими сиротами, пишет свои сладкие портреты, учит рисованию бездарных девиц. Кругом только и слышишь: “Ах, какая прекрасная женщина, такая благородная, такая талантливая…”
– Джеймс, уймись, – прервала его Френсис.
– Да он просто к тебе подлизывается, – вставила Аугуста, – так что будь начеку.
– Буду-буду, но мне любопытно, с чего бы это.
Если ты хочешь мне что-то сказать, Джеймс, то давай отложим до завтра. Приезжай в десять утра, хорошо?
– В десять! Вы это серьезно, мэм?