Толку от короткого привала оказалось мало, и восстановленные мной за это время силы иссякли уже через двадцать шагов. Колесо обозрения осталось теперь позади, но, несмотря на это, оно, как и прежде, продолжало служить мне ориентиром. Надо было только при каждой вспышке молнии оглядываться и следить, чтобы монументальная громадина виднелась в строго определенном ракурсе – идеально круглая, – и все тип-топ. Если же ее контур вдруг начинал вытягиваться в овал, значит, я отклонялся от маршрута, и мне приходилось корректировать его при следующем молниевом проблеске.
Впрочем, когда впереди показались кафе «Олимпия» и соседствующие с ним девятиэтажные корпуса общежития, надобность поминутно озираться сразу отпала. Стадион располагался через улицу, аккурат напротив этих зданий, так что едва я обогну их, мне уже не пройти мимо «Авангарда» и с закрытыми глазами. Приободренный, я взял курс точно на кафе и, рассекая воду, пошагал в том направлении.
И тут зарядил град. Да такой крупный, что как только первые градины забулькали вокруг меня по воде, я решил, что на крыше общежития засела стая бюреров, которая, завидев людей, стала пулять в нас булыжниками. Однако «булыжников» с каждой секундой становилось все больше и больше, а когда они стали нещадно дубасить меня и Кальтера, версия со злобными бюрерами сразу же была решительно отметена.
– Вот дрянь! – спохватился я, после чего прислонил волокушу к стволу ближайшего дерева и, сорвав с себя ранец, закрыл им Тимофеича как щитом. Компаньон, который уже получил по лицу парой увесистых градин, без подсказок вцепился в этот импровизированный щит, дабы не уронить его в воду. А я ухватился за буксировочную перекладину и рванул вперед, к одноэтажному зданию «Олимпии». Градины молотили мне по комбинезону и накрытому капюшоном, легкому противоударному подшлемнику. Но если плечи и спина еще худо-бедно терпели этот жесткий массаж, то голове приходилось совсем не сладко. Я орал во всю глотку от натуги и боли, будучи не в состоянии прекратить эту пытку, ибо только быстрое безостановочное движение могло сохранить нам с Кальтером жизни. А также крыша кафе, куда я стремился с не меньшим рвением, чем олимпийские легкоатлеты – к финишу в финальном забеге.
Помещения «Олимпии» оказались затоплены, и в них вовсю гулял ветер, но какое же это было мелкое неудобство в сравнении с бьющими мне по темечку ледяными глыбами. Ввалившись через черный ход на кухню, я испытал ни с чем не сравнимое счастье, от которого мне захотелось одновременно и смеяться и плакать. В итоге моя нервная разрядка выродилась в череду безумных воплей, сотрясавших кухонные стены до тех пор, пока я окончательно не выдохся. Подшлемник защитил мою голову от ранений и сотрясения, но за те три минуты, что я бегал под градом, она претерпела столько ударов, что гудела теперь на все лады, как церковный орган, до клавиш которого дорвалась обезьяна. Честное слово, я бы предпочел получить несколько ударов кулаком по морде, чем снова пережить атаку бешеных дятлов с тяжелыми стальными клювами. Иного сравнения для той напасти, что на нас свалилась, я подобрать не берусь.