Судно на несколько мгновений замерло на вершине очередного гребня, и рулевые навалились на весло, стремясь повернуть нос поперек волн. Новый разбег, новый рывок, новый подъем, новый удар штормового ветра. Мачта затрещала и стала заваливаться на бок. Со скамеек гребцов послышался вопль ужаса.
Корабль рухнул вниз, в новую пропасть между волн, а комель обломанной мачты, как ветка дерева по стене в ветреный день, застучал по палубе, калеча моряков и ломая лавки гребцов. Поверх судна прокатился очередной водяной вал, снеся в море и мачту, и обломки скамеек, и тела раненых. Однако с борта и от носа туго натянулись веревки, волоча за собой по воде нечто тяжелое.
— Помоги… — простонали гребцы, не в силах удержать судно от поворота. Надсмотрщица кинулась к ним, помогая повернуть весло. И, тем не менее, в новую пропасть корабль рухнул под углом к волне.
Очередной вал — громкий хруст. Найл увидел, как падают на палубу, судорожно сжимая обломок рулевого весла, хозяйка корабля и оба ее рулевых, как их накрывает зеленым потоком. Когда судно начало новый подъем, на кормовой надстройке осталось только двое. Они отпустили бесполезный кусок дерева и судорожно вцепились руками в паучью сеть.
На вершине волны вырос гребень, закрутил корабль как игрушку, с борта на борт, от палубы к килю. Корабль катился, как перекати-поле, разбрасывая по сторонам обломки такелажа, грузы, фигурки членов экипажа, кувшины из-под вина и тюки со сменными парусами.
В недрах трюмов что-то жалобно хрустело, стучало и скреблось. Теперь у недавно могучего судна уже точно не оставалось никаких шансов на спасение. Море кидало его из стороны в сторону на десятки и сотни метров, словно примериваясь для последнего, точного броска, и никак не могло найти скалу, о которую размозжить надоевшую игрушку. Найл уже давным-давно распрощался с жизнью, а стихия то топила его, то давала глотнуть свежего воздуха, то роняла в глубины, то вскидывала к небесам. Посланник Богини уже не понимал — часы или минуты прошли с тех пор, когда первая волна ударила в прочный бушприт, дни или секунды его мотает, как бабочку над вкусно пахнущим, но ядовитым цветком.
Внезапно мягкие толчки оборвались жестким, твердым ударом, ломающим борта и разрывающем прочные бимсы. Корабль сделал несколько последних кувырков и замер килем вверх, а палубой вниз. Найл оказался зажатым лицом вниз, в нескольких сантиметрах над крупнозернистым песком.
С шипением накатилась волна, покрыв правителя до кончиков ушей. Схлынула. Найл, судорожно откашлявшись, продышался, и на него накатилась новая волна. Посланник еле выдержал под водой необходимые полминуты, и принялся делать глубокие вдохи и выдохи, готовясь к новому погружению. Погружение не замедлило себя ждать. Потом новое и новое. Когда счет на ныряния перевалил за сотню, Найл внезапно решил, что это мука ему смертельно надоела — и не просто равномерные холодные волны, а вся эта жизнь, в которой постоянно приходится страдать то от холода, то от голода, то от жары, то от жажды, в которой постоянно нужно куда-то торопиться, кого-то бояться, от кого-то убегать. И смерть, в которой не существует ни одной из бесконечного множества проблем, отнюдь не так страшна, как он всегда про нее думал. На Посланника Богини накатила очередная волна, и он с облегчением потерял сознание.