– Ничего, что я это делаю? - робко спросила я, не в силах остановиться.
– О, это ужасно.
– Я, наверное, такая неловкая.
– Совсем нет. Ты становишься отличной любовницей.
– Откуда ты знаешь? Ведь для тебя это ничего не значит.
– Конечно, не то, что для человека из плоти и крови. Но все же я могу это оценить.
– Эстетически, - усмехнулась я. - Если привести в действие надлежащие схемы.
– Вроде того.
– Египтия... - пробормотала я, утопая в его волосах, пробуя на вкус кожу - ненатуральную, но все же плотскую, плоть демона... - если ты не получал удовольствия с Египтией...
– Ты произносишь ее имя, будто название кафе, которое мы искали. Я получал.
– Да... она все умеет.
– Египтия абсолютно пассивна. Удовольствие состояло в том, чтобы находить, что приятно ей. Я не могла удержаться, чтобы не сказать:
– Я хочу найти, что приятно тебе. Очень-очень хочу.
– Мне и так приятно то, что ты делаешь, - сказал он. Это была правда. Наслаждение сияло на наших лицах. У каждого оно было свое, но наши ощущения были связаны между собой.
– Дурачок, - задыхалась я, - я совсем не то имела в виду...
Когда я замолкла, то почувствовала, что теперь в комнате пахло апельсинами, клеем, бумажными пакетами...
– Я могу остаться с тобой, - сказал он, - а могу заняться всем этим.
– Я хочу, чтоб ты был со мной. Хочу заснуть с тобой рядом, даже если ты не можешь... не будешь спать.
– Ты хочешь сказать, что не можешь отпустить меня от себя?
– Разве я параноик?
– Нет. Гораздо хуже.
– Ого!
– У тебя меняется цвет волос, - сообщил он.
– Да. Как жаль.
– Почему? Я думаю, тебе очень понравится, когда он изменится совсем.
– О, нет. Это будет ужасно.
Свернувшись возле него калачиком, убаюканная, как ребенок, его близостью, я чувствовала себя в безопасности. Целый и невредимый. Мы были в лодке или на спине молочно-белой птицы.
– Птицы? - ласково переспросил он. - Я правильно понял?
– Да, - сказала я. - И радуга.
Ночью он все-таки ушел от меня. Меня разбудили солнечные лучи, которые теперь проникали сквозь занавески; я открыла глаза - на потолке было голубое небо и острова нежных облаков, а между ними крестики неподвижно мчавшихся птиц, похожих на арбалеты. И радуга, подобная разноцветной дымке, протянулась из одного угла в другой. Все это было почти как настоящее. Он сидел на расшатанной хромированной стремянке, которую он раздобыл где-то в доме, должно быть, позаимствовав у добродушного смотрителя. Ему было чертовски приятно видеть мое изумление, когда я проснулась.
– Ты же музыкант, а не художник, - сказала я заворожено.