Рутковский и не думал возражать. Он стоял с совершенно убитым видом, готовый безропотно перенести любые кары.
– Господин полковник, я кругом виноват… Я ведь пилот, никогда прежде никем, кроме самого себя, не командовал… Мог ли я вообразить? Старший унтер-офицер Сыч действительно имел склонность к горячительным напиткам… Но ведь у нас как? Если толковый человек, то непременно пьяница…
Покаянные речи штабс-капитана смягчили Крылова.
– Федор Сергеевич, голубчик, – перешел он с официального тона на укоризненный. – Вам такое большущее дело доверено! Ведь завтра смотр, на котором решится судьба «Муромца»… Я со своей стороны, конечно, сделаю, что могу. Отправлю рапорт кружным путем, через штаб корпуса. Пока он пройдет по всем инстанциям, смотр уже минует. Но ведь не в том дело! Порядка у вас настоящего нет, вот что. Хотите обижайтесь, хотите нет, но отныне извольте считать всю вашу команду как бы под домашним арестом. За пределы территории без моего дозволения ни шагу. Касается всех, в том числе господ офицеров и лично вас. Сегодня совершите тренировочный полет в моем присутствии, и милости прошу обратно под замок. Готовьте машину и команду к смотру.
– Слушаюсь, господин полковник…
Не менее виноватый вид, чем у проштрафившегося штабс-капитана, был у Тимо Грубера, который стоял вместе со своим господином за воротами секретной зоны. Во всей толпе только они двое знали, что стряслось минувшей ночью.
– Это мой злой зудьба, – тихо бубнил слуга из-за плеча Зеппа. – Я есть не везущий человек. Зовсем не везущий… Кто мог думать? Ви сами говориль: будешь эсте из Ревель – больше ты ни на что не годный.
– Заткнись, убийца. Тебя надо повесить, – сурово сказал фон Теофельс.
Расположение звезд не благоприятствовало заданию, это было очевидно. Идиотские случайности и нелепые совпадения словно сговорились погубить дело.
Понятно, что теперь зону до самого смотра закупорят, как консервную банку. Никто не войдет, никто не выйдет. Солдаты и офицеры будут ходить по струнке, от каждой тени шарахаться.
Всякий другой на месте гауптмана уже отступился бы и признал свое поражение, но Зепп принадлежал к породе упрямцев, которых трудности лишь еще больше раззадоривают.
– Хватит ныть, – оборвал он унылые жалобы Грубера. – Пойди лучше проверь, в порядке ли чемоданчик. И дай мне денег. Все, какие есть. Я еду в Радом.
Казначеем в их паре состоял Тимо – фон Теофельс по части расходов был не по-немецки безалаберен, а финансовая отчетность приводила его в ужас.
– Все не дам. Сколько нушно – столько дам. Что ви шелаете покупать?