Летающий слон (Фильма третья) (Акунин) - страница 48
Из темноты кто-то шепотом позвал механика:
– Фаш плагороть!
Там стоял долговязый, нескладный солдат. Кажется, Степкин его видел среди техников авиаотряда.
– Ты кто?
Дылда молча протягивал какую-то бумажку.
«Приходи. Истаскавалася. Зоська», – прочел зауряд-прапорщик, посветив фонариком. И всю усталость как рукой сняло. Никогда еще невеста не писала ему так прочувствованно, так страстно! Видно, тоже волнуется из-за завтрашнего.
На сердце у Степкина стало тепло. И даже горячо.
– Она передала? – Он поцеловал листок. – Люленька моя. Истосковалась! Эх, черт! Да как же я отсюда выйду? – Механик оглянулся на ворота, у которых со вчерашнего дня был выставлен усиленный караул. – Не пойму, как ты-то сюда пролез?
Солдат поманил его за собой.
Повел вокруг казармы, вдоль забора. Наклонился, да вдруг сдвинул в сторону одну из массивных досок.
Колебался Степкин недолго. Честно сказать, нисколько не колебался. Все равно ведь не уснул бы – сам это знал. А тут…
– Спасибо тебе, милая душа. Отблагодарю.
Он обнял посланца любви, протиснулся через лаз и побежал в сторону деревни, неуклюжий, распираемый любовью.
Анекдотическая ситуация
Любовники лежали в кровати и начинали разогреваться для анкора, когда раздался нетерпеливый стук в окно.
– Люленька, это я! Открой!
В сторону крыльца протопали быстрые шаги.
– Степкин! – вскинулась Зося. – Езус-Мария, какой ужас!
Зепп уже был на ногах, подхватил со стула одежду и портупею, с пола – сапоги. Теперь стук несся от двери:
– Отворяй! Скорей!
Зося прижимала к груди одеяло.
– Одно твое слово, и я его выгоню. Навсегда! – отчаянно сказала она.
– Зачем? Он – жених. А я что? Волшебник. Сегодня есть, завтра растаял. Впусти его. Только свет не зажигай. Ну, совет да любовь. Не поминай лихом. Когда уведешь его – исчезну.
Теофельс выскользнул из спаленки в гостиную и спрятался за посудным шкафом.
Нетерпеливый жених всё издавал из-за двери брачные призывы.
Кусая губы, смахивая слезы, хозяйка пошла отпирать.
– Сейчас нельзя, – послышался из передней ее сердитый голос. – Ты сумасшедший! Завтра приходи…
Но изнывающий от страсти механик ее не слушал. Дверь с треском распахнулась.
– Милая! Разделась уже! Счастье-то, счастье какое!
Жених протащил свою невесту через столовую с прытью, от которой в буфете задребезжали блюдца.
Торжественный день
Довольно было один раз посмотреть на его императорское высочество Никника, чтобы стало ясно: это не кто-нибудь, а Верховный Главнокомандующий, причем не просто армией (мало ли на свете армий), а Самой Большой Армией Мира.
Главковерх был высоченного роста, обладал неподражаемой выправкой, а от сурового волчьего лица, обрамленного серой бородкой, веяло силой, уверенностью, властью. Когда Николай Николаевич гневался (что случалось нередко), иные чувствительные и непривычные начальники, случалось, падали в обморок. Зато с нижними чинами главнокомандующий был неизменно милостив, потому что с детства, еще по поэме «Бородино», запомнил: настоящий командир – отец солдатам.