— Значит, ты его не читала, — безнадежно вздохнул он.
— Я очень хочу, чтобы ты ушел.
— Я никуда не уйду, поэтому зря не старайся. Мне надоело, что ты постоянно скрываешься, ничего не ешь, ничем не интересуешься. Сколько времени прошло с того момента, когда ты в последний раз выходила из дома?
— Что я делаю или не делаю, тебя не касается. Я тебя даже не знаю!
— Может, оно и так. Но я твой защитник и опекун.
Саманта посмотрела на него, открыла рот, чтобы начать говорить, закрыла, вновь открыла и закрыла опять. Этот человек просто ненормальный. Опекун — это что-то из средневековых романов, а не из реальной жизни. И даже в романах опекуны не назначались двадцативосьмилетним женщинам, к тому же разведенным. Как только ей удастся выставить его отсюда, решила Саманта, она немедленно соберет вещички и покинет этот дома навсегда.
Майку не составило труда догадаться по ее глазам, о чем она думает. Это разозлило его. Он решил, что заставит эту женщину выслушать все до конца, даже если придется привязать ее к кровати. Но вместо этого (уж тогда она бы точно затаскала его по судам) он взял поднос с едой и, поставив ей на колени, приказал: «Ешь!»
Саманта хотела отказаться, но слишком его боялась, чтобы не подчиниться. Пока она пребывала в замешательстве, он намазал что-то на хлеб и поднес к ее рту. У Саманты было такое впечатление, что сейчас он зажмет ей нос и заставит есть, поэтому она неохотно раскрыла рот. Это был паштет из утиной печени, одно из самых божественных блюд, которые ей когда-либо приходилось пробовать. Прожевывая, она немного расслабилась и уже не сопротивлялась, когда он вновь протянул ей хлебец.
— А теперь, — заявил Майк, кормя ее из рук, — я буду говорить, а ты будешь есть.
— А у меня есть выбор? — поинтересовалась она, прожевывая третий кусочек. Только теперь она почувствовала, что действительно голодна.
— Нет. Выбора нет. Ты не умеешь слушать, не так ли? Очевидно, ты не выслушала своего адвоката, когда он просил тебя ознакомиться с содержанием завещания твоего отца.
— Я отлично умею слушать, и я планировала прочитать завещание.
Он едва успевал намазывать паштетом теплый хлеб.
— Так же, как ты планировала принять ванну, — этим он хотел одновременно и оскорбить ее, и убедить самого себя, что она вовсе не самая потрясающая девушка, которую он когда-либо видел. Но даже теперь, когда она была столь непривлекательной, у него несколько раз мелькнула мысль о том, что бы он сейчас сделал с этим аппетитным — хотя в данный момент это было вовсе не подходящее слово — маленьким телом. Он бы не возражал, чтобы этот язычок прикасался к чему-то еще, кроме как к кусочку паштета, упавшему на ее кисть… В общем, если бы Саманта умела читать мысли, она испугалась бы по-настоящему.