***
...Этап медленно двигался по белой от пыли проселочной дороге. Она прорезала поля еще зеленых хлебов, ныряла в налитые утренней прохладой балки, взбиралась в гору, вновь выводила на степной простор. Во главе небольшой этапной колонны неторопливо катилась телега, запряженная парой лошадей. На телеге везли вещи арестованных и ехали два немца — солдат с винтовкой и ефрейтор с автоматом. Иногда они слезали и шли пешком, чтобы размяться. Следом за повозкой тесной кучкой шли арестованные женщины. Саша шла позади всех. Замыкая эту небольшую колонну, шагали три знакомых Саше полицая — тот, что арестовал ее, и два других, которым она теперь верила.
«Скоро ли освободят?» — Саша ждала этого каждую секунду, ждала с той минуты, как позади скрылись последние дома Михайловки. Дорога в этот ранний час безлюдна, а позже, когда начнется движение, могут помешать.
Полицаи шли молча. Саше очень хотелось оглянуться, посмотреть, может быть, угадать по выражению лица друга-полицая — скоро ли? Но она сдерживалась. Не надо выдавать своего волнения. Ведь третий полицай — враг.
...Прошли уже несколько километров. Миновали опушку леса, пересекли не одну балку, еще раз вышли на открытое поле. «Когда же? Два полицая против третьего и против двух немцев,— рассчитывала Саша.— Управятся ли? У ефрейтора автомат. Конечно, и я не останусь без дела, когда начнется. Зубами, ногтями буду, раз оружия нет... А остальные женщины? А что, если ефрейтор успеет пустить в дело автомат? Его — первого надо...»
Постукивали впереди колеса не спеша катившейся телеги, да о чем-то разговаривали вполголоса немцы. Уже поднялось над краем дальнего леска солнце, и длинные тени протянулись по проселку, теряясь в высоком бурьяне. «Здесь?» — Саша повела взглядом в сторону бурьяна. Нет, не здесь — по сторонам ровное, без единого кустика, поле. «Не здесь...»
Дорога наискось по склону спускалась в лощину, поросшую густой ольхой. «Нет ли поблизости родничка? Напиться бы...» Давно пересохли губы. «Нет, не позволят немцы остановиться попить...»
Ездовой — маленький, тщедушного вида старикан, наверное «мобилизованный на гужповинность», стал придерживать лошадей — спуск в балку был крутоват.
Оба немца слезли с повозки, пошли пешком, продолжая разговор.
И вдруг один из них — солдат с винтовкой — дернулся, словно его толкнул кто-то, и упал. Как показалось Саше, одновременно с этим резко щелкнул выстрел, и она увидела, что ефрейтор, схватившийся за автомат, тоже падает, а к нему из кустов выбегает какой-то человек. Резкий щелчок выстрела позади, совсем близко. Саша обернулась. В дорожной пыли ворочается, скребя по ней руками, полицай, тот, что арестовал ее. Еще выстрел. Тело полицая — растопыренное, сгорбившееся, замерло. Перешагнув через него, пожилой полицай, пеГедергивая затвор винтовки, выбрасывая пустую гильзу, кричит Саше: — Порядок! — и радостно улыбается рядом с ним другой, молодой.