– Мег, ты терзаешь себя. Но Маргарет продолжала:
– Отец в особенно радостные минуты говорил: «Перед смертью я вспомню эту минуту, вспомню и скажу, что жил не напрасно…»
Недоговорив, она закрыла лицо руками. Мерси не сказала ничего, лишь крепко стиснула руки – она была готова умереть от горя. Подумала: «Мы с Мег отдаем себе отчет в происходящем. Не умеем закрывать глаза на факты, как остальные. Бесс, Сесили, Джек любят его… но по-другому. Любят как отца… а для нас с Маргарет он не только любимый отец, но и святой».
– Я вспомнила, – неожиданно сказала Мег, – как Айли показывала нам моды. Помнишь? Длинные рукава? Их ввела та женщина… королева. Та женщина!.. Мерси, если бы не она, отец сейчас был бы с нами… может, читал бы нам… может, смеялся… вышучивал нас за что-то в своей остроумной манере. А тут, Мерси, он стоит перед комиссией, мы даже не знаем, зачем, в чем его обвиняют, не знаем, когда он вернется домой… и вернется ли.
– Маргарет, на тебя это не похоже. Ты… такая разумная, рассудительная. Самая умная из нас… поддаешься горю, плачешь из-за того, что еще не случилось.
– Мерси, не притворяйся спокойной! У тебя на глазах слезы. Ты испытываешь тот же страх. Сердце у тебя тоже разрывается.
Мерси поглядела на Мег, и слезы медленно заструились по ее щекам.
– И все из-за какой-то женщины, – воскликнула Маргарет в порыве гнева, – из-за женщины с деформированной рукой и бородавкой на шее, которую нужно прикрывать драгоценным камнем… Из-за красивых рукавов… из-за французских манер… нашему отцу приходится…
Они поглядели друг на друга и медленно пошли к дому.
* * *
После комиссии Томас вернулся домой веселым. Когда Маргарет и Мерси прибежали встретить его, они увидели на барке вместе с ним Уилла.
Томас тепло обнял дочерей. Увидел на их щеках следы слез, но не сказал по этому поводу ни слова.
– Отец… ты вернулся! – сказала Маргарет.
– Да, дочка, твой муж и я вернулись вместе.
– И все хорошо?
– Все хорошо, дочка.
– Тебя больше нет в этом парламентском списке? Тебя больше не обвиняют из-за той кентерберийской монахини?
– Меня вызывали не в связи с ней.
– Тогда зачем же?
– Обвиняли, что я убедил короля написать «Суждение о семи таинствах».
– Но, отец, он же сам начал писать, а потом призвал на помощь тебя.
– Милая дочь, это обвинение ничем не отличается от других, так что, прошу тебя, не возмущайся.
– Они хотят устроить тебе ловушку.
– Невиновного человека в ловушку не поймать.
– В чем тебя, собственно, обвиняли?
– Его Величество решил воздать Папе Римскому честь в своей книге и воздал. Теперь он, видимо, хотел бы обвинить меня в ее написании, но она написана хорошо, и ему не хочется отказываться от похвал. А меня обвиняют, что я убедил Генриха к его бесчестью вложить в руку Папы меч для войны с королем.