— Американская героиня, — заключил он, сверкнув глазами.
— А что, может быть!.. Где бы ни была потом, я тосковала по всему этому.
— Но вы изменились, когда умер Чарли, — сказал Вильям, и это прозвучало почти ревниво.
— Нет, это раньше произошло. Я вдруг сообразила — мои автографы люди берут ради самих себя, а не ради меня. Все это мне нравится, поймите меня правильно. Однажды Чарли и я, на отдельных самолетах, трое суток без сна и отдыха провели в изнурительных перелетах через сильные лесные пожары. Я уже сказала, что президент пригласил меня поздравить. Так вот, когда я там сидела на жестком стуле в каком-то темном маленьком офисе, подумала — больше никогда; думаю, что, если звонок от президента США ничего не вызывает кроме скуки — это момент, когда нужно заняться чем-то другим.
Вильям немного помолчал.
— Вы сказали, что вам хочется обыкновенного. А что это — обыкновенное? Она усмехнулась:
— Откуда мне знать? Этого я никогда не видела, а еще меньше нормально жила. Не думаю, что звонки от президента, шампанское, проживание в гостиницах, богатство сегодня и нищета завтра — это нормально. Это волнует, но это и утомительно.
Он с удовольствием рассмеялся.
— Да, правда, нам всегда хочется того, чего у нас нет. Самая обыкновенная жизнь была у меня. Я ходил в обычные школы, изучал управление бизнесом, а после колледжа вернулся в Чендлер помогать вести семейные дела. Самое захватывающее событие — это три дня в Мехико, которые я провел с одним из братьев.
— Ну и?..
— Что — ну и?
— Что вы делали в Мехико эти три дня?
— Ели, посещали достопримечательности. Порыбачили немного. — Он замолчал. — Почему вы смеетесь?
— Два красивых молодых человека одни в таком городе, как Мехико, и вы идете смотреть достопримечательности! Вы даже не напились?
— Нет, — засмеялся Вильям, — а что у вас было самым захватывающим?
— Вообще-то трудно что-то выбрать. Возбуждают глубокие витые «петли». — Она подняла голову. — А однажды граф из Венеции пытался сорвать с меня одежду.
— И вы нашли это волнующим? — холодно заметил Вильям.
— Ну да, если принять во внимание, что мы летели на высоте десяти тысяч футов, и его самолет полз прямо мне навстречу. После нескольких скольжений на крыло он вернулся на свое место. Он еще кричал, что аэроплан — это единственное место, где он не занимался любовью.
Вильям рассмеялся.
— Расскажите мне еще что-нибудь. Мне так нравится, когда вы рассказываете о своей жизни.
— А я не уверена, что это было. Однажды, например, я падала на землю — когда отказал мотор — в самолете без шасси, об одном крыле и половинке второго. Это возбуждало больше, чем мне хотелось.