Но только не Бродников. Этот человек смотрел на них как на равных.
— Потрудитесь обосновывать свои обвинения, — сказал ему Риллавен. — Я законов гостеприимства не нарушил ни в чём.
— Тогда, — по-французски сказал Бродников, — перестаньте в присутствии хозяина дома говорить на языке, которого он не понимает.
Когда они в разговоре с человеком перешли на хелефайгел, не заметили ни старейшина, ни владыка. Потому что и сами смотрели на него как на равного. И равенство это было выше всех титулов и званий, расовых различий и прожитых лет — равенство людей, а не ролей и масок.
Такого с владыкой давно уже не было, много веков никто не смотрел на него просто как на людя, на Риллавена, а не как на владыку, хелефайю трёх тысяч двухсот семидесяти лет, самого старшего из живущих в трёхстороннем мире. Слишком долго никто не видел его самого, все — и хелефайи, и человеки, и гоблины, и вампиры, и неодолимо проницательные рыцари орденов — видели только правителя Нириена, врага, союзника, помощника или соперника. А сейчас под прямым взглядом Бродникова оказался просто Риллавен, как он есть сам по себе, в своём истинном виде, со всеми мыслями и чувствами, надеждами и опасениями, предрассудками и предубеждениями.
Бой человеку владыка Нитирена проиграл, даже не успев начать сражение, оружие Бродников выбрал слишком сильное — истину.
Теперь только и остаётся, что достойно капитулировать.
— Приношу свои извинения, мсье Дюбуа, — склонил голову Риллавен.
— Всё в порядке, владыка Нитриена, — вернул поклон Жерар. — Усталость после дальней дороги…
— И чем скорее вы закончите дела, — вмешался Славян, — тем будет лучше. Усталость — скверная партнёрша.
— Да, — согласился Риллавен. — Не будем тянуть. Десять процентов надбавки Нитриен принимает. Если, мсье Дюбуа, вас не обременит такая поспешность. Мы вполне можем подождать и оформить покупку в обычные сроки.
— Часа на оформление и регистрацию сделки вполне достаточно, — торопливо сказал адвокат, уже успел подсчитать сумму положенных ему процентов. — Я привезу все бумаги, — он глянул на часы, — ровно в семнадцать тридцать.
— Вы чай будете или молоко? — спросил у хелефайев Славян. В таких случаях предлагают вино, но хелефайи никогда не станут его пить с людьми малознакомыми, с человеками в особенности, а само предложение сочтут оскорбительным.
— Чай, — сказала архитектор.
— Молоко, — выбрал старейшина-дарко.
— А сок яблочный есть? — спросил старейшина-лайто.
— Тут тебе не ресторан, — прошипел на хелефайгеле первый старейшина, тот, с которым едва не поругался Славян.