— Ты хорошо умеешь ухаживать за больными, — отметил Славян.
— За ранеными, — уточнил Доминик. Он выключил свет, горел только огонь в камине. — Вампирская волшба исцеления сильнее хелефайской, но узконаправленна: больной зуб или обычный понос мне вылечить труднее, чем открытый осколочный перелом руки. Если бы не твоё сердце, ожоги и рёбра я вылечил бы за полчаса. Но мы сотворены исключительно как воины, и целительство у нас воинское.
— Как будто воину живот не прохватывает.
— Прохватывает, и почаще чем обывателю, в походе чего только жрать не доводится. Поэтому проще повысить крепость желудка, чтобы лопать за милую душу могли всё, разве что не откровенную тухлятину; сделать высочайшую устойчивость к ядам — ни змея, ни отрава не страшны, добавить непробиваемый иммунитет — ни одно поветрие не возьмёт, от чумы до СПИДа… И готов универсальный солдат: не бьётся, не ломается и резво кувыркается. А подранят, так и себя вылечит, и товарищей.
— Ты как будто не рад.
— А чему тут радоваться? — Вампир сел во второе кресло, уставился на огонь. — Сила, выносливость и реакция у нас втрое выше эльфийских, а вы, обезьяныши, и в счёт не идёте. Но это всё мура. Ты от рождения свободен, а у волшебных рас — предназначение. Как у ночной вазы — только и годится, что нужду справлять. Ну, если ёмкости получше не нашлось, могут кактус посадить, — вот и весь выбор жизненного пути. Ты можешь стать кем захочешь, ты ни чем не связан, а волшебные расы как были рабами, так и остались. — Вампир резко обернулся к Славяну. — Ты даже представить не можешь, как я тебе завидую. Тебе — калеке, тебе — обезьянышу с неуклюжим слабым телом и ничтожно короткой жизнью, тебе — человеку. — Усмешка вампира стала пугающей. — Господину. Хозяину. Врагу. Сильнейшему. Творцу. Завидую до дрожи, до ненависти. До преклонения. И за это ненавижу ещё больше.
Славян ответил долгим прямым взглядом. Вот оно значит как. И не вампиры — волшебные расы.
— Спасибо, — искренне поблагодарил он.
Вампир отшатнулся как от пощёчины.
— Спасибо за правду, — пояснил Славян. — Это драгоценный дар. И за честность.
— Ты ненормальный, — ответил вампир. — Тебя во младенчестве на голову уронили. А в отрочестве кирпичом добавили.
Славян обиделся, хотел встать.
Вампир усадил обратно.
— Славян… Так просто нельзя. Нельзя так понимать людей, нельзя на всех смотреть как на равных и всех держать на расстоянии. От тебя ведь никто ничего не требует. Просто позволь быть с тобой рядом, а не за стеной.
«Ну что, идиот, доигрался? — зло подумал Славян. — Отпустил вожжи. Как там Миратвен говорил: „Ядовитая сорная трава“? Всего-то четыре месяца прошло, а ты уже запустил корни в восемь чужих жизней, и ничего, кроме лишних забот, не принёс. Жерар, Дарик, Лара, Доминик, Эрвин, Франциск, Миратвен, Нэйринг. Не слишком ли много? Моника ещё. Ну тут хоть всё просто — покувыркались два месяца в койке к взаимному удовольствию и разбежались. Тут я напакостить не успел, через день забудет. И они забудут, Техничка всё сотрёт, никаких корней не останется. Особенно сейчас, когда надо в нору забиться и сопеть тихонько в две дырки. Раз нет вестей — всё хорошо, раз всё хорошо — так и думать нечего. А дальше — с глаз долой, из сердца вон».