Чарди сидел на заднем сиденье рядом с Ланаханом, а какая-то мелкая сошка из управления – юнец, которого ему не представили, – вез их по Висконсин-авеню во все более и более оживленном потоке машин.
– В четыре пятьдесят пять машина отвезет вас в аэропорт Нэшнл, – бубнил Ланахан. – Вас будут прикрывать всю дорогу, Пол: резервные подразделения, контрольные точки, эскорт, все дела.
– Прямо как в Бостоне, Майлз?
Ланахан продолжал:
– В шесть вы будете в самолете на Чикаго. Посадка в аэропорту Мейгс, на озере, а не в О'Хара. Оттуда рукой подать до гостиницы «Риц-Карлтон» в Уотер-тауэр-плейс, где состоится конференция; там для вас забронирован номер.
– Майлз, я не думаю, чтобы из меня вышел хороший телохранитель.
– Послушайте, Пол, мне казалось, Йост высказался по этому поводу более чем ясно. Нам всем сейчас не хватало только, чтобы ваш курдский дружок укокошил Данцига. Мы намерены взять его. Мы собираемся расставить такую сеть, сквозь которую ему нипочем не проникнуть. Но если ему это удастся, Пол, если он все-таки проскользнет – вы будете рядом, вы узнаете его. Не забывайте, кроме вас, никто не знает его в лицо. Вы прожили с ним в горах бок о бок больше года. Ствол у вас при себе?
Чарди кивнул. Слева, под мышкой, словно летучая мышь, висел в кобуре автоматический «смит-и-вессон» тридцать девятой модели.
– Вы когда-нибудь стреляли из девятимиллиметрового?
– Я стрелял из всего, Майлз.
– Прекрасно. А теперь я проинструктирую вас относительно Данцига.
Ланахан был сама любезность. Замазанные прыщи у него на лице сегодня выглядели особенно устрашающе – красные, воспаленные. Затылок не видел парикмахера, наверное, с последней эпохи динозавров. Плечи мятого синего костюма усеивали хлопья перхоти. Говоря, он жестикулировал в воздухе короткими бородавчатыми пальцами. Но в глазах светился поразительный своеобразный ум. У него были маленькие проницательные ирландские глаза, городские глаза. Мало что могло ускользнуть от Майлза. Он настойчиво продолжал наставлять Чарди:
– Говорят, Данциг может быть очень обаятельным. Он любит поговорить, таким образом он подчиняет себе людей – заговаривает их до беспамятства. Так что смотрите в оба. А не то он зачарует вас.
Чарди вспомнил о Джозефе Данциге, о сотнях тысяч его изображений: по телевизору, в книгах – он был повсюду, как на обоях. Разумеется, все это было несколько лет назад, во время его службы и непосредственно после нее. Но шлейф известности должен был тянуться за ним до сих пор. И все же Чарди понимал, что будет питать к нему неприязнь сродни той, что пехота испытывает к генералам.