– Теперь пеняй на себя, придурок.
Они подобрались к нему сзади. Он обернулся. Сверкнуло лезвие ножа.
– Порежь этого козла. Давай порежь его тупую белую задницу.
Парень с ножом пошел на него. Он был самый храбрый, самый опасный. Он замахнулся ножом, принялся угрожающе водить им.
– Давай, козел, иди ко мне, – завопил он.
Он ткнул ножом в направлении горла курда, и Улу Бег приложил его раскрытой ладонью по шее, отчего парень рухнул наземь. Лезвие со звоном отлетело в сторону. Что-то хлестнуло его по голове. У одного из нападавших оказалось странное боевое оружие в виде двух крепких палок, соединенных короткой цепью, и удар пришелся Улу Бегу прямо над правым глазом. Парень угрожающе закрутил цепью, и курд ощутил, как на лбу у него наливается шишка.
– Ну, погоди у меня, козел, – процедил юнец.
Улу Бег поднырнул под оружие и перехватил руку, сжимавшую его, потом нанес мальчишке удар снизу вверх в горло, от которого парень отлетел назад, кашляя и задыхаясь. Третий припустил по железнодорожному полотну.
Улу Бег подошел и забрал бумажник у того, которого он ударил по горлу. Бумажник оказался не его.
– Кто-то забрал деньги у меня, я должен забрать у вас, – сказал курд.
Он подобрал свой рюкзак и пошел вниз, к дороге.
– Малыш, я думала, ты уже не вернешься.
Женщина снова застала его врасплох.
– Уже собиралась вызвать легавых.
– Нет. Не надо. Не надо полиции.
Внезапная ярость в его голосе напугала ее. Женщина отступила назад, и он отвернулся.
– Малыш, – посоветовала она, – раз уж ты не хочешь иметь дело с полицией, лучше бы тебе не разгуливать в таком виде.
Он ощутил, что по лицу течет кровь из рассеченного лба. Протянул руку, утер лоб тыльной стороной ладони. На руке осталась кровь. Рана на голове продолжала кровоточить.
– Ты поранился.
Он взглянул на женщину. Лет за сорок, крупная. На голове парик. От нее сильно пахло духами.
– Помоги мне, – попросил он.
– Ты вернул себе свой бумажник?
– Нет. Да!
Он вытащил из кармана добытый бумажник и раскрыл его.
– Здесь нет денег, – сказал он.
– Где ты это взял?
– У того парня.
– Ты побил всех троих?
– Да, я уложил их.
– Золотце, идем-ка ко мне домой.
Чарди прилетел с мутным взглядом, на взводе, рвущийся в бой. В венах бурлил адреналин, глаза мучительно расширились, дыхание было неглубоким и напряженным.
В былые времена, потеряв кого-то, можно было пойти и набить кому-нибудь морду. Таково было одно из древнейших, одно из лучших правил. Ты всегда отплачивал за свою боль, всегда утирал им нос. Никакой пощады быть не могло.
И пожалуй, отчасти Чарди испытывал радость, хотя ни за что в жизни в этом бы не признался. Наконец-то впереди замаячила перспектива действия.