Джейн с тревогой посмотрела на большой кусок штукатурки, опасно отделившийся от фриза, проходящего по стенам под фресками. Еще один громкий крик Джулии – и этот кусок точно обретет свободу.
– Очистительный крик? – переспросила она.
Ей никак не удавалось представить себе чопорную, холодную хозяйку дома, какой она ее помнила, орущей во всю глотку. Не менее поразительным было то обстоятельство, что времени было около полудня. Прежняя Джулия редко открывала глаза раньше двух часов дня.
– Да, это ужасно, – сказала Тэлли. – Предки в шоке, – добавила она, махнув длинной белой рукой в сторону портретов.
– По ним это видно, – согласилась Джулия.
Действительно, выражения лиц на портретах, казалось, едва заметно изменились. Глаза, прежде безучастные, теперь горели чем-то похожим на ужас, а поджатые губы, до этого вытянутые в тонкие прямые линии, отчетливо выгнулись уголками вниз.
– Да, предки просто в шоке, – печально повторила Тэлли. – И те, кто внизу, страдают, ну а тем, кто в Длинной галерее, нужна помощь психиатра. Понимаешь, они ближе к эпицентру шума. Но дело не только в крике. Мамочка, придирчиво изучив весь «Маллионз» с позиции фэн-шуй,[19] решила, что бронзовая люстра в гостиной является носителем дурного ци.
Джейн изумленно уставилась на нее.
– И что, теперь миссис Ормондройд протирает ее от пыли вдвое чаще?
Тэлли строго взглянула на подругу.
– Знаешь, Джейн, честное слово, тут не до шуток. Поверь мне, в этом нет ничего забавного.
Джейн решительно сдержала стремящиеся изогнуться в улыбке губы.
– А что такое «дурное ци»? – спросила она, стараясь изо всех сил не затрясти плечами.
Удалось ей это плохо, потому что плечи все равно дрожали, если не от смеха, то от холода. Какой бы благодатной ни стояла погода на улице, в «Маллионзе» царил вечный холод.
– По-моему, это что-то приносящее неприятности, – объяснила Тэлли. – Так или иначе, мамочка сняла люстру и повесила на ее место отвратительную старую высушенную шкуру бизона, воняющую прокисшим сыром и смотрящуюся ужасно на фоне творений Гиббона.[20] Но хуже всего пришлось спальне. Мамочка вытащила кровать восемнадцатого века, в которой спала королева Виктория, заменив ее каким-то поленом, которое должно нейтрализовать отрицательную энергию, исходящую от хаоса красок на коврах семнадцатого века работы мануфактуры братьев Гобелен.
Джейн заморгала. Тэлли права. Это не забавно. Это просто безудержно смешно. Уголки ее губ снова задрожали.
– Но, по крайней мере, парильня в розарии так и не построена, – постаралась утешить она подругу.
– Да, но только потому, что мамочка и Большой Рог собираются поставить вигвам в цветнике, – вздохнула Тэлли. – К тому же Большой Рог вытоптал лужайку во время своих ритуальных танцев на рассвете. От всех телефонов в доме воняет мамочкиными маслами, которыми она вымазана с ног до головы, а миссис Ормондройд их на дух не переносит. А когда позавчера мамочка разбила пылесос, миссис Ормондройд пришла сказать ей о том, что уходит на другое место. К счастью, в самый критический момент появился Большой Рог в своем трепещущем переднике, и она передумала.