– Тоня, раненому нужен уход, – подал я голос из своего угла. – Ты не могла бы некоторое время побыть с ним?
– Могла бы… А вы в госпиталь сообщите? А то сочтут за прогул.
– Сообщим… Но чуть позже, – честно ответил я.
Еще честней было бы добавить: «Если живы будем», но я решил лишний раз не травмировать эту славную девушку. Оперировали Чабана в квартире, находящейся по соседству с основной конспиративной. Булышев на всякий случай снял и ее, но еще ни разу не использовал. По счастью, он догадался оставить мне ключи. Так что раненому Якову Максимовичу было где отлежаться. Нам предстояло доставить нашего пленника в ведомство генерала Сладкова. Сам же Абу Салих был прикован к батарее в соседней квартире, и его неусыпно охраняли Малышев и Кентавр. Самое смешное, что прикрывавший наш отход Женька исхитрился вернуться на квартиру раньше нас. Когда мы вошли, он валялся на диване, держа при этом на изготовку свой «ПП».
– Как опередить удалось? – только и спросил я.
– Сам не знаю, – усмехнулся Малышев. – Стрельба на какое-то время затихла, может, думали, как по-хитрому меня обойти. Только я ждать не стал. Пару мин им на память оставил. Ну а по шоссе добрые люди быстро домчали.
– Под воздействием? – кивнул я на Женькин «ПП».
– Обижаешь, подполковник, – ответил Малышев. – Я им пятьдесят долларов заплатил, по счетчику, можно сказать.
Деньги Булышев нам оставил в том числе и на транспортные расходы. Все предусмотрел полковник, тем не менее попал в западню.
Перед самой операцией Чабан произнес:
– Про Сашку никому и ничего. Он свой позор кровью смыл. Не предатель он больше.
Я и находившийся рядом Кентавр почти одновременно кивнули. Военврач и в самом деле все искупил. И теперь некому было думать о дочке, поступающей в институт, хворающем тесте и прочих близких. Он не был предателем. Просто оказался между двух огней. Точнее, даже между трех. Помимо нас, бизнесмена Хашима, его свалили наповал личная неустроенность, семейные проблемы, связанные с нехваткой денег, желание обеспечить детям хоть какое-то будущее. Но он забыл, что выжить при перекрестном огне с трех сторон дело нереальное.
Провожая Кентавра в соседнюю квартиру, где Малышев охранял прикованного Абу Салиха, я не удержался от вопроса:
– Его правда… насмерть? Военврача?
– Если по правде… В ногу и в бедро. А я добил его!
Крупные, глубоко посаженные глаза Кентавра полыхнули в этом момент злым обжигающим пламенем.
– Раненого. Добил… Согласись, командир, кем-то надо было пожертвовать. Не Чабаном же?
«И не Эль-Абу Салихом», – мысленно добавил за Кентавра я.