– Киска? Я скоро. Минут через двадцать выхожу, жди…
Пятнадцать минут спустя собеседники, распрощавшись, вышли из ресторана. Эдгар взял такси, а Лев Александрович, любитель пеших прогулок, решил немного пройтись. Чувствовал он себя несколько странно, но списал легкое недомогание на то, что, возможно, оказалось многовато коньяка.
Дело и вправду было в коньяке. В кофейник, который в конце ужина понес на стол официант, один из молодых людей кинул чуть-чуть белого порошка. Ничего особо секретного, довольно распространенное лекарство, у которого было одно специфическое свойство – несовместимость с алкоголем. Эдгар, который пил сухое вино в умеренном количестве, почувствовал лишь легкое головокружение. Льву Александровичу пришлось хуже.
Шел он быстро и успел пройти около трех кварталов, когда улица вокруг внезапно дрогнула и поплыла. Он еще успел привалиться к ближайшему столбу и услышать за спиной несколько осуждающих реплик: «Пьяный!», «Надо же, а такой приличный человек!» Затем послышался уверенный голос: «Товарищи, позвольте пройти. Пропустите, я врач!» Последнее, что он помнил, были чьи-то пальцы на запястье, а потом все вокруг утонуло в сером полумраке.
…Он открыл глаза и не сразу понял, где находится. На больницу непохоже, скорее на жилую комнату, и лежал он на обычной кровати, покрытой цветастым покрывалом, рядом – стена, оклеенная дешевыми обоями в цветочек.
– Приходит в себя, – сказал кто-то, и тут же в глаза чиновнику ударил свет. Он попытался заслониться и обнаружил, что руки прикованы наручниками к раме кровати.
– Послушайте, уважаемый, – послышался из-за пятна света твердый холодный голос. – Не будем долго разговаривать. Мы понимаем, вы всего лишь связной, пешка. Убивать связного глупо, на его место поставят другого, только и всего. С кем вы связываете господина Абнера? Кто агент американцев в ЦК? Даем минуту на размышление, потом начинаем допрос.
Льву Александровичу хватило бы и десяти секунд. Он сам работал в МГБ, придя туда вместе с Игнатьевым в числе взятых им с собой работников аппарата ЦК, после смерти Сталина вернулся в отдел административных органов и при Берии каждый день с холодком в сердце ожидал ареста. И хотя он проработал в МГБ чуть больше года, все же кое-чему успел научиться и отлично понимал – раз ему светят в лицо, стало быть, не убьют. И все равно было очень страшно. По стилю работы, по лексике он сообразил, что имеет дело не с обычными чекистами, а с какими-то другими людьми, методов и полномочий которых он не знал. Нет уж, лучше пока помолчать. Заговорить никогда не поздно.