В коридоре послышался шум, шаги, голоса. Кто-то крикнул так, что слышно было даже через дверь: «Где эта б…?!» Ну вот и все. Не так уж плохо ты жил и быстро умрешь, а чего еще хотеть?
Вместе с последней долькой он положил в рот ампулу и коротко засмеялся.
…Это был мандариновый сад. Какой-то совершенно невероятной, немыслимой урожайности – ветви сплошь усеяны золотистыми шариками, земля под ногами рыжая от упавших плодов. «О чем они здесь думают? Почему не убирают?» Мысль мелькнула и пропала, каким-то образом он понял, здесь нет смысла и некому… Оглянулся назад, но там ничего не было – ни Москвы, ни бункера, только сад. И не двинуться с места: деревья со всех сторон, это невозможно, – сбивать с ветвей и топтать мандарины, это немыслимо…
Прохладный горный ветер коснулся лица. Он взглянул наконец вниз и увидел тропинку, которая начиналась у самых ног и шла куда-то за деревья, и пошел по ней – туда, где над зелеными кронами сияло здание немыслимой красоты, цеплявшееся шпилем за чистое голубое небо…
Лефортово. 23 декабря 1953 года
Каким-то образом каждый из них понял, куда ведут. То ли по недомыслию, то ли по странному милосердию палачей их привели в подвал всех вместе. А может быть, те думали, что совместное ожидание казни будет еще одной пыткой? Как бы то ни было, в последние минуты своей жизни они успели попрощаться.
Богдан Кобулов, с трудом узнаваемый, в мешком висящей одежде – похудел в тюрьме килограммов на двадцать, а одежда осталась прежней, все для того же огромного тела, – нашел глазами Мешика, улыбнулся едва заметно. У того тоже дрогнули губы.
– Ничего, ребята, – тихо сказал кто-то, – сейчас все кончится. Это быстро.
Были дни, и не раз, когда каждый из них мечтал о смерти. Особенно после того, как первоначальных следователей сменили странные, плохо идентифицируемые, но очень искусные в допросах люди. Не свои, советские костоломы. Другие. Но и это все в прошлом. Теперь уже отмучились, остался всего один шаг. Делать его страшно, но показывать страх нельзя, надо щадить товарищей.
Богдан инстинктивно шевельнул плечами – поднять руку, поприветствовать, но руки были скованы за спиной. Даже в подвале, в окружении охраны, полумертвых, их все равно боялись. Поднял голову и встретил взгляд Меркулова. Тот обвел всех глазами, безмолвно, но требовательно спрашивая: «Ну, как?» И каждый понял вопрос правильно: «Смог молчать?»
Богдан кивнул головой. Дипломат Деканозов повторил его жест. Снова слегка улыбнулся Мешик – на большее не было сил, досталось ему как никому другому. Паша самый молодой – сорок три года, жить бы ему лет до девяноста, да не судьба… Лева Влодзимирский – этот к атомным делам отношения не имеет, он просто слишком много знает, так вот ему не повезло… Контрразведчик Гоглидзе выпрямился, углы рта дернулись презрительно. Этот знает еще больше, ему, наверное, известно даже, кто за всем этим стоит, да что толку, наружу не передать. Но главное – что все в порядке, все молчали.