Он хорошо помнил тот день, когда об этом напрямую зашел разговор…
– Для меня очень важно, Никита, услышать от тебя внятное объяснение тех причин, по которым ты идешь служить.
Отец сидит в кресле-каталке на широкой деревянной террасе.
– Я хочу защищать родину, – с упрямым и гордым видом произносит Томсон. – Вот и все причины, отец.
– С каких пор Штаты стали для тебя родиной? – Борис Никитич прищуривается; это обычно является нехорошим симптомом, означавшим, что он очень недоволен ситуацией.
– Я здесь родился. Русское слово «родина» очень емкое, в отличие от «motherland».
Борис Никитич откатывает кресло в сторону, отъезжает к поручням террасы, заросшим густыми плетями декоративного винограда. Томсон видит, как сгорбилась отцовская спина, укрытая разноцветным пледом. Не оборачиваясь, отец глухо произносит:
– Видимо, я плохо учил тебя в детстве. Насколько я помню, я всегда говорил о том, что местожительство тела и местожительство души могут не совпадать. У многих людей душа давно потеряла все воспоминания о подлинной отчизне. Поэтому, кстати, в мире так много космополитов, которых, как ты знаешь, я нисколько не порицаю. Я вслед за твоим дедом очень благодарен этой замечательной стране, приютившей нашу семью в изгнании, предоставившей нам кров и заработок. Но я никогда, – Борис Никитич резко разворачивается, устремив на сына пронзительный взгляд, – никогда не забывал о том, где находятся мои корни. Ведь любой человек, любой род засохнет, как дерево, если его вырвать из родной почвы…
Он опускает голову, крепко сжимает высохшие старческие пальцы. Долго молчит, положив подбородок на сцепленные руки.
– Твой прапрадед, как ты знаешь, сложил голову в войне за Россию. Он знал, за что погибает под Плевной. За великую православную державу, которая раскинулась на широчайших просторах Евразии. За поколения своих предков, верой и правдой служивших российскому престолу! А вот за кого пойдешь в бой ты? За потомков тех, кто стер с лица земли местное индейское население?
Томсон встает с плетеного кресла, допивает остатки своего сока. Внимательно смотрит на отца.
– Знаешь, чему я всегда удивлялся? Как наша семья ухитрилась в этом прагматичном американском мире сохранить столько русского идеализма. Пока я буду получать приличные доходы как юрист, пройдет немало времени. А деньги мне нужны сейчас. Армия предоставляет такую возможность. Я плевать хотел на идейную сторону дела. Я просто буду исполнять свою работу. Ратную работу, отец! Точно так, как поколения моих предков!
Борис Никитич больше ничего не произносит. И Томсон понимает, что разговор завершен.