– Если ты согласен, ответь ему «да», – сказал Оливер. – Я над этим думал и не вижу в этом ничего плохого. Это может оказаться весьма полезным. Чем быстрее будут наши парусники, тем меньше я опасаюсь пиратов, но лишняя предосторожность не помешает.
Мрачное выражение на лице Ника немного смягчилось.
– Я согласен. И ты прав, Габриэль вполне может управляться с делами, пока мы в отъезде. Но мне не нравятся твои интриги.
– Нет никаких…
– Черта с два, Оливер! Не дурачь меня. Ты намерен играть в эти глупые и опасные игры. Ты всегда утверждал, что твои титулы ничего для тебя не значат, и все-таки…
– Они для меня ничего не значат.
– Тогда зачем же ты вот уже две недели торчишь в этой Богом забытой деревушке? Ты посмотрел дом. Ты походил по земле, где родился твой отец и где с ним, вероятно, подло обошлись. Теперь пора идти дальше.
Оливер крепче сжал руку Ника.
– С моим отцом в самом деле обошлись подло. Жестоко обошлись. Я в этом не сомневаюсь. И я намерен выяснить, что произошло. Ник, я хочу смыть грязь с имени моего отца.
– Ох… мой… Бог. – Выдернув свою руку из-под руки Оливера, Ник поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями. – Я так и знал, – сказал он приглушенным голосом.
– Что ты знал? – также понизил голос Оливер. – Или считаешь, что знал? Я должен это сделать, пойми. Тут есть кое-что, чего я никак не ожидал, – в частности, здесь затронуты мои чувства. С моим отцом дурно обошлись. Со мной дурно обошлись. Я никогда не пасовал перед схваткой до победного конца и сейчас не спасую.
Лицо Ника вспыхнуло.
– Ты спрашиваешь, что я знал? Так вот слушай. За тобой не зря ходит слава тяжелого, упрямого человека, мой друг. Твой отец уехал из этих краев и…
– Он был выслан.
– Выслан. Это имеет значение?
– Для меня это имеет большое значение, так же как это имело значение для него. Он ни с кем не хотел обсуждать это. Он не хотел ничего объяснять, только сказал, что с ним поступили несправедливо, обвинив в том, что он поставил на карту все состояние семьи. Если мой отец сказал, что он был оклеветан, значит, так оно и было. Выслав его на чужбину, его навсегда разлучили с семьей и с местами, которые он любил. Ему казалось, что он умело скрывает свою любовь к Англии и Хэмпширу. Но эта любовь была видна в его глазах и звучала в каждом его слове, когда он рассказывал о них.
Ник вращал кружку по выщербленной поверхности стола своими тонкими длинными пальцами.
– Она мне сказала, что мой отец был паршивой овцой, – горячо продолжал Оливер. – Можешь представить, что я при этом чувствовал? О нем здесь до сих пор говорят как о паршивой овце, как о человеке, который совершил что-то ужасное. И никто не знает, где он и что с ним. Если его здесь упоминают, то говорят о нем как о человеке, который все еще жив. Но они никогда не знали и не хотели знать, что с ним произошло.