Комендант действовал решительно и быстро. Он подошел к кровати Аркадия Цоуна, оттолкнул его и ударил палкой по полу. Крышка сдвинулась. Отверстие дохнуло сыростью земли. Фонари осветили яму. Вытаращенные, словно у сумасшедшего, глаза коменданта свирепо смотрели на пленных.
Мы стояли, как прикованные, на своих местах. Словно оборвалась над пропастью наша проторенная дорога к свободе.
"Кто предал?" - думал я и, видимо, все другие товарищи.
На грани смерти
Эсэсовцы приказали всем выйти во двор и раздеться донага. Тем временем одежда, постель летели через окна за стены барака. Охранники ощупывали руками каждую вещь, каждый рубец на одежде. Мы стояли по команде "смирно". Комендант и его помощник несколько раз прошли вдоль шеренги, ожидая результата обыска. Но в бараке ничего уличающего нас не нашли. Тогда комендант остановился перед Цоуном, на какой-то миг задержал на нем взгляд и неожиданно ударил кулаком в лицо. Аркадий пошатнулся, но устоял на ногах. Губы и нос были разбиты.
Я стоял неподалеку от Аркадия. Скосив глаза, видел, как капала кровь ему на грудь. Я знал, что сейчас или несколько позже подойдут и ко мне, потому что с первого дня нашего заговора я был в руководящей тройке, и думал, что предатель назвал и мою фамилию и потому сосредоточиваюсь лишь на том, чтобы не сделать даже намека на правду.
Комендант, Гофбаныч, переводчик допрашивают Аркадия. Он отвечает на вопросы коротко, с достоинством.
- Ты видел, что под твоей кроватью прорезали пол?
- Нет, не видел!
Комендант изо всей силы бьет по лицу Аркадия.
- Ты слышал, как лазили под твою кровать?
- Не слышал!
- Ты что, глухой? - злобно кричит комендант.
- Скажи ему, - обратился Цоун к переводчику, - что у советских людей крепкие нервы, и когда они засыпают, то ни к чему не прислушиваются.
Новые удары в лицо опрокинули Цоуна. Потом его куда-то повели. Нам разрешают забрать свою постель, одежду и возвратиться в барак.
А утром всех строят в колонну, чтобы вести на работу в карьер. Китаев, Кравцов, Пацула уговаривают и больных становиться в строй, выйти за ворота и там, в карьере, поднять бунт. От карьера до аэродрома рукой подать. Молчаливое согласие светится во взглядах людей, но мало кто верит в этот, так быстро возникший план. Я охотно соглашаюсь с таким решением.
Колонна приближается к воротам. Здесь ее встречают охранники, которых сегодня в несколько раз больше, чем всегда. Нас пересчитывают, проверяют номера. Эсэсовец подошел ко мне и дернул за руку - выходи из строя. "Вот и началось, - подумал я, ловя на себе взгляды товарищей. - А чем они могут облегчить мою судьбу?"