Вода лилась мне в рот, текла за шею. Вода! Неужели все это в бреду? Нет, настоящая, холодная, животворная вода. Раскрыв глаза, я увидел перед собой лицо немецкого солдата, узнал огромные черные глаза. Щекой ощутил его руку и, кажется, заплакал. Солдат с трудом выговаривал по-русски:
- Будит карош, будит здоров. Клеб у труба. Труба печка, печка. Понималь?
Я кивнул головой.
Вода и хлеб подкрепили меня. Теперь я глядел на окошко в дверях, как глядят на теплое солнышко после сурового холода. Однако мой спаситель быстро сменился. А вскоре меня снова повели к коменданту.
В кабинете все стояло на своих местах, как и сутки назад, но я уже не хотел пить, спокойно смотрел на графин с водой и еще с большей ненавистью на фальшивую улыбку коменданта.
* * *
Комендант решил устроить "очную ставку": мне сказали, что Китаев уже выдал всех руководителей заговора и подкопа и что он сейчас об этом скажет сам. Солдаты поставили меня лицом к стене и я услышал, как в кабинет кого-то ввели. Тому, на кого я не имел право смотреть, предложили вопросы, которые задавали и мне. Комендант при этом добавил:
- Вот этот разумный человек сознался, все рассказал, и мы его отблагодарим за это.
До сих пор не пойму, какую цель преследовал комендант этой очной ставкой. Я не верил, что Китаев пообещал ему сказать правду в моем присутствии. После похвал в адрес "разумного человека" я услышал голос Китаева. Он кричал во всю силу, словно хотел, чтоб его услышал весь лагерь:
- Миша, не верь им! Это провокация! Я ничего им не говорил, я ведь, как и ты, ничего не знаю! Слышите, я ничего не знаю о подкопе!
Я слышал и чувствовал, как на него набросились солдаты. На одно мгновение я уловил взгляд товарища в мою сторону. Кровь заливала его лицо. Мужество побеждало пытки.
* * *
Вода и хлеб, которые я изредка находил в трубе, возвращали мне частицу сил. Моим товарищам тоже каким-то образом передавали из барака хлеб, собранный методом "шапка по кругу". Значит, и среди немецких солдат были честные люди. Так оно и было.
На "очную ставку" со мной привели Кравцова; она была устроена по тому же методу, как и предыдущая. Кравцов крикнул:
- Не лгите! Я никогда не предавал и не предам товарищей!
Но вот вывели Цоуна. Увидев меня, он разрыдался:
- Браток, ты жив? Верь мне, я не продался. - Затем он заявил твердо и решительно: - Я ничего этого вам не говорил, господин комендант!
Восемь дней допрашивали и пытали руководителей группы подкопа, но ничего не добились. Улик не нашли, признаний не было, и нас всех перевели в барак. Лишь меня почему-то оставили в карцере. И вот как-то среди ночи в мою камеру бросили избитого, едва живого Пацулу.