Ветеранский день Сегодня я достаю из шкафа свою милицейскую форму. В ней я прошел огни и воды, в ней я вернулся из командировки. Hа ней побывали кровь, пот и грязь. Конечно, сейчас выстиранная и аккуратно заштопанная, она висела в шкафу как еще одно напоминание о прожитом. И я достану ее из шкафа, нашью нашивки ранений и приколю медали, чтобы все видели, кто перед ними. Вот мои сапоги, прошитые умельцем-солдатом срочной службы, прямо в окопе. Тогда я снял их с убитого, а он укрепил их, чтоб дольше носились. За то время, что они у меня, внешний вид сапогов немного перестал быть товарным. Впрочем, это ерунда, главное что целые. Прилеплю снова кокарду на головной убор, одену свой чепчик на голову и приглажу ежик седины. Это я наряжаюсь для фото на доску почета. Как трогательно, родина меня не забыла и наградила местом на задрипанной доске почета... Снова смотрюсь в зеркало. Типа, бог войны при параде. Блеск медалей на серой форме и огонь войны в глазах под вечно нахмуренными бровями. Уберу нож в сапог и пойду на службу. Эксперты долго не могли разобраться, нужно меня фотографировать или нет. Сфотографировав на всякий случай, отпустили. Снова сижу у себя в кабинете. А на улице-первые теплые весенние деньки, природа пробуждается ото сна. Природа готовится к воспроизведению себе подобных. Скоро все живое расцветет, включая людей. Разумеется, это не про меня. Я сегодня при параде и мне должно быть наплевать на природу, в очередной раз пытающуюся взять свое. Тут меня попросили поучаствовать в инкассации. Обычное дело, просто берешь автомат и проходишь с кассиром несколько метров до машины-броневика. В этот раз броневик подогнали слишком далеко, рабочие раскопали шоссе и идти пришлось прилично. Кассирша сдала деньги и пошла в магазин, а я побрел в сторону дежурки сдавать АКМ. Погода была отличная, сапоги слегка ссохлись и ногам было несколько неудобно при быстрой ходьбе, поэтому я шел не спеша и наслаждался солнцем, гордо смотря прямо перед собой, привычно повесив ствол на плечо.
Путь назад пролегал через улицу, на которой располагался известный институт, выходящий своей площадкой на нее же, где тусовались студенты. Скорей всего там была перемена, когда на площадке появился я. Хорошее настроение резко улетучилось, когда я поймал несколько откровенно насмешливых взглядов. За спиной раздавались шуточки про хорошо сохранившегося действующего партизана и про то, что если отчислят кому-то придется ходить так же. Обрывки фраз про "пойдем сегодня гулять, милая" и бурную радость согласия окончательно перевели мое настроение в состояние негатива. Я просто почувствовал себя чужим на празднике жизни, царившем на институтской площадке. В веселой и ярко-цветной толпе, стремящейся жить, медленно брело усталое серое пятно, чувствующее себя дряхлым стариком, попавшим на танцы. Вся эта легкость жизни осталась где-то позади и пролетела как столб в окне поезда, на который можно только оглянуться. Ярость постепенно начинала подкатывать к мозгам. За то, чтобы их дома не взорвали, чтобы их не украли, чтобы они в конце концов сами не оказались там, где был я, туда ехали мы. Ехали и умирали, некоторые возвращались калеками физически, но почти все возвратились калеками морально. А здесь они надо мной смеются. Итак, у меня один рожок и нож. При автоматической стрельбе ПГ прибудет сюда быстро, у них можно будет взять патроны, броник и машину. Снимаю автомат с плеча и смачно дергаю затвор. И... и никакой реакции со стороны народа. Все по-прежнему увлечены флиртом, веселыми базарами, обсуждением чего-то... Сейчас я нажму на курок и фонтан кровавых брызг окрасит кирпичную мостовую, унося эти глупые молодые жизни. СТОП. А что дальше? Я же не смогу потом уйти. Вешаю автомат на плечо и, смотря под ноги, иду в дежурку. Сдав оружие, снова еду домой в метро и стараюсь подремать, чтобы отвлечься от мрачного. "Внучек, ты зачем дедовы медали одел?" - громко интересуется какая-то бабуля, сидящая рядом, да так, что это слышат все. Я медлю с ответом, народ напряг слух. В мою защиту не прозвучало ни слова. "Я получил их сам, в Чечне". "Убийца!"-раздался голос из дальнего прохода. Основная масса безмолвствовала, промолчал и я. Если бы этот крикун стоял рядом со мной, то я охотно разбил бы ему рожу в кровь и отрезал бы нос и уши. В тот вечер я повесил парадную полевую форму в шкаф и решил, что она провисит там долго.