– Командир, в салоне все о-кей, – доложила старшая бортпроводница Леночка Загальская.
Даже на черно белом экране монитора было видно, какая у Леночки замечательная грудь. Никакого силикона – натуральный тридцать девятый размер трепетно-дрожащей от вибрации турбин естественной плоти.
– Вышка, я сорок два полста четвертый, разрешите движение на полосу.
– Сорок два полста четвертый, движение на полосу разрешаю, Многотонный "боинг" до горловин заполненный керосином тяжело катился по серому бетону, здесь и там почирканному белыми полосками снега – этими внешними знаками февраля, неведомого и неощутимого для авиационной элиты, ощущающей зиму разве что только через открытую форточку остекления кабины… Это только авиатехники и прочий наземный персонал – те, у кого шевроны не золотые, а серебряные – они там мерзнут, занося на улице хвосты самолетам, а Геша и его командир – Иван Афанасьевич – они буквально и в переносном смысле свысока смотрят на заснеженные просторы – отсюда, из уютной кабины с нежно свистящим в ней "кондишн"…
Поземка, кстати, мешала теперь видеть метки на бетоне. Метки, нанесенные для разного типа самолетов. Их габарит – метки синего цвета. По меткам видно, как рулить передней стойкой, чтобы не съехать с рулежки на мягкий грунт, чтобы правильно встать на полосе.
А съедешь на мягкий грунт, боковая стойка так увязнет, что придется вызывать тягача, заблокируешь полосу на час, а то и на два, сорвешь расписание – прощай репутация и карьерные перспективы!
– Леночка, кофе в постель, пожалуйста, – мягким теплым баритоном, от которого трепетно сомлевало не одно стюардессное сердечко, по внутренней попросил Иван Афанасьевич, и добавил, еще мягче и теплее, – у меня сегодня руки свободны.
Он мог это себе позволить, говоря такие вещи по внутренней связи, плюя на контрольку черных ящиков, Иван Афанасьевич первый ас их авиакомпании.
Ничего, пройдет пол-года, и Гешка тоже станет командовать по внутренней – Леночка, мне кофе в постель… Только вот, пойдет ли Леночка к нему в экипаж – вот вопрос…
– Вышка, я сорок два полста четвертый, хочу взлет.
Сказал и поймал себя на мысли, что нарушая уставную форму команды, в точности скопировал манеру Ивана Афанасьевича.
Даже представил себе, как на вышке усмехнулись.
– Сорок два полста четвертый – взлет разрешаю.
Встал на тормозах.
Левой рукой вывел все три сектора газа вперед до упора.
Боинг задрожал, казалось чуть не юзом сносимый теперь тягой двигателей.
Отпустил тормоза.
И тяжелый Боинг побежал.
Побежал, побежал…
И вот, легкий отрыв…
И Боинг задрав свою тупую морду к белесым облакам, уже летит. Летит, послушный штурвалу в Гешкиных руках. …