А в командирском кресле сидел чужой.
– Сорок два полста четвертый, сорок два полста четвертый, – все время слышалось в наушниках, – сорок два полста четвертый, сорок два полста четвертый, что у вас происходит?
А Гена не мог ответить, его горло было практически надрезано.
Он булькал.
Он хрипел кровью, умирая в своем правом кресле.
А в командирском – слева – сидел чужой.
И он правил прямо на Останкинскую башню.
Ах, как быстро она приближается, как быстро…
Попадет он мордой в ресторан "Седьмое небо" или не попадет? – подумал вдруг Гена…
Попал, – подумал уже умирая.
Попал… …
По улице Чехова шел гон на гаишника… Гаишник убегал… Плохо убегал, потому что толпа его явно догоняла. Даже и не старалась догнать, но тем не менее – догоняла…
Двое товарищей гаишника уже лежали неживые на зимнем асфальте. Один с неестественно свернутой на спину головой и с открытым переломом голени, с торчащей из разорванной штанины белой костью, словно как в каком-то мясном магазине на прилавке что ли…
А другой лежал с торчащим из темени воткнутым в голову арматурным обрезком.
Кровищи на асфальт из башки натекло – черная такая кровища, густая, совсем не такая, как в кино показывают…
Гаишника все-таки поймали.
Толпа хохотала, роготала, глумилась…
– Тащи его к столбу, тащи его сюда родимого!
– Веревка, ребята, веревка у кого есть? Давай веревку!
– У меня в багажнике буксирный конец есть, сейчас принесу!
– Неси скорее, пока этот еще тепленький!
Гаишник был толстый, крупный такой гаишник…
Трепыхался, вырывался…
– Жить то хоцца? – глумливо спрашивал один из толпы вязавших, – ничего, ничего, потерпи, как и мы терпели!
Один конец принесенной буксирной веревки перекинули через верхнюю дугу уличного фонаря.
– Ребята, ребята, машину, Жигули вон те гаишные подтолкните сюда, на крышу, на крышу его родимого…
Накинули петлю.
Гаишник дергался, хрипел, рычал…
– Иш ты гад, кусается!
– Ничего, Сейчас кусаться перестанет…
Гаишника поставили на крышу. Натянули буксирную веревку. Замотали свободный конец вокруг столба.
– Отталкивай машину, отталкивай, ребята!
Крыша Машины выскользнула из под семенящих по ней ног толстого гаишника.
Трос дернулся…
– Ура-а-а-а! – заорала восторженная толпа, – висит, голубчик! …
Вдоль Тверской, вдоль проспекта Мира и Екиманки, вдоль Бульварного и Садового колец, вдоль Малой и Большой Полянок, вдоль проспекта Профсоюзов и Кутузовского…Вдоль всех проспектов и улиц города Москвы сегодня качались на столбах гаишники всех сортов и размеров – с надписями, приколотыми на груди и без них… А надписи были разные. Остроумные и не очень – "Я очень любил деньги", "Я стоял за знаком, теперь вишу вместо него", "Я мент позорный", "Я плохой человек"…