Диковинное владело Федором Кузьмичом чувство: будто они с этим мальчиком в странном и древнем родстве. Дышалось ему легче, как после грозы.
— Вон Галина идет! — радостно завопил вдруг Алеша. — Да я лучше с ней буду жить, чем с Асей! Она и кормит и поит.
Галина тащилась с базара с полными сумками, готовясь к большому застолью. С той ворованной ночи продолжался в ее душе невинный праздник. Поселилась в ней добрая забота о развратном младенце. Увидя приютившуюся на приступочке пару, обмерла. Свирепую, неукротимую породу Полищуков она слишком хорошо знала. Все они на этой улочке рядышком росли. Федор миролюбиво ее приветствовал:
— Все сводничаешь, поганка?! Вспомни, как я тебя от шпаны берег, прорва ты базарная?! Совесть тоже на лотке проторговала?
Галина, к оскорблениям нетерпимая, сразу взбодрилась:
— Ты, Феденька, сызмалу людей пугаешь и бьешь. С тобой жить не то что погуливать начнешь, на крюке повиснешь. Ася святая: до сих пор от тебя, бандита, не сбежала.
Установилась Галя подбоченясь, вызывающе выкатив грудь, перенимала гнев Федора Кузьмича на себя. Он это понял, но не одобрил:
— Не гоношись понапрасну, баба. Никто твоего слюнца не обидит. И Асю не трону. Что касаемо таких сводниц, как ты, испокон веку их в Дону топили.
— Утопи попробуй!
Подал ангельский голосок Алеша:
— Не обижайте ее, дядя Федор. Она хорошая. Идите, тетя Галя, собирайте ужин. Я следом. Может, и дядя Федор с нами откушает. Соглашаетесь, дядя Федор?
Чарующие звуки подействовали на Галину, как электрический ток: она сомлела и затрепетала.
— Хорошо, Лешенька, бегу блинцы ставить. Токо если этот гад начнет буйствовать, сразу шумни.
Утекла в подъезд, маняще струясь бедрами. Из дверной тьмы долго светила очами, как прожекторами.
— Да ступай, не прячься, — крикнул ей Федор Кузьмич. — Не трону твоего хахаленка.
Удивленно обернулся к Алеше:
— Какую ты, однако, власть имеешь над ними! Галка прямо шелковая. А ведь это уксус в бутылке. Неужто ты ее старинными прелестями соблазнился? Да никогда не поверю. Она же тебе в бабки годится.
— Галя мне действительно отдалась, — застенчиво признался Алеша. — Видя мое несчастное положение. Мы с ней совершенно подходим друг другу, несмотря на разницу в возрасте. Оба гонимые судьбой. Вы напрасно про нее думаете, что уксус. Она ласковая, доверчивая, только немного невостребованная. Таких женщин много. Они как ивушки плакучие на ветру.
— Помилуй Бог! — Федор Кузьмич руками схватился за уши. — И на этого пискуна Ася польстилась. Что же творится на белом свете?
Дальше он говорил с Алешей в наставительном тоне. Велел к завтраку собираться на родину в Москву. Обещал уладить Алешины дела, оградить от преследователей, но с одним условием: Алеша не приблизится к Асе и на пушечный выстрел. Вообще насовсем исчезнет с горизонта. Иначе, сказал Федор Кузьмич, он из него нарежет лапши тиграм на завтрак. Алеша самоуверенно ответил, что никогда не был неблагодарной скотиной и после всех оказанных ему Федором Кузьмичом благодеяний не только не подойдет к Асе, но, чтобы угодить покровителю, готов завербоваться по комсомольской путевке на БАМ.