Женщины, выпивка, карты…
Такер сухо сглотнул. Почему-то на этот раз картина, всегда неизменно приятная, не показалась такой уж заманчивой. По крайней мере этой ветреной лунной ночью ему куда больше хотелось оказаться рядом с Эммой в каком-нибудь уединенном уголке.
Неподалеку от безмолвного и темного дома Такер спешился, оставив коня за кустами, и двинулся дальше пешком. Эмма как раз быстро вышла из конюшни. При виде него она бросилась назад к дверям, но не успела скрыться за ними.
– Убирайся! – прошипела она, замахиваясь для удара.
– Сначала поговорим, – возразил Такер, перехватывая ее руку.
Девушка сопротивлялась, как дикая кошка. Прижатая к стене конюшни, она извивалась, лягалась и даже пыталась кусаться.
– Я все равно не стану слушать! – тяжело дыша, произнесла она наконец. – Зря только будешь трепать своим лживым языком!
– Я никогда не лгал, тем более тебе. Да прекрати ты лягаться!
– Ну конечно, не лгал! Ты лгал хотя бы тогда, когда уговаривал меня… уговаривал…
– Заняться любовью?
Ответом было приглушенное проклятие. В ее прищуренных глазах вспыхнула ярость.
– Подумать только, что я попалась на эту удочку! Ты наговорил с три короба, обещал, что все кончится, что наступит свобода… И при этом знал, что… О, дьявол тебя забери! Лучше мне было умереть, чем поддаться на твои уговоры, Гарретсон!
– Ты мне дашь вставить слово или нет? Идем, поговорим.
Не давая Эмме ответить, он втащил ее внутрь постройки. Пока он закладывал щеколдой двери, девушка успела по-кошачьи вскарабкаться по лестнице на сеновал и уже собиралась втащить ее за собой, но Такер вовремя ухватился за нижнюю ступеньку. Наверху, в душистом сене, он поймал Эмму за ногу и перевернул на спину, прижав за плечи.
– Смотри-ка как тут уютно! Бьюсь об заклад, ты нарочно заманила меня сюда.
– А ты бы предпочел, чтобы тебя заманила Тэра Маккуэйд?
Эмма выпалила это и тотчас раскаялась, – ее ревность стала очевидной. К тому же она с трудом удерживалась от слез. Нечего было и надеяться, что Такер не заметит этого. Несмотря на царящий вокруг полумрак, Эмма заметила усмешку и блеск его глаз.
– Я хотела сказать, что мне это совершенно безразлично, – добавила она, неловко пытаясь исправить свой промах.
– Ну, и кто из нас лгун, солнышко мое?
– Я не твое солнышко!
– Отчего же, – негромко возразил Такер, отпуская ее и усаживаясь рядом. – Ты именно солнышко и именно мое.
Он сказал это так, что она разом потеряла всякое желание сопротивляться и позволила приподнять себя и усадить на колени. Надежда, еще недавно казавшаяся навсегда утраченной, вернулась. Лицо Такера выглядело серьезным в слабом свете, падающем из крохотного окошка под самой кровлей.