Можно было, конечно, двинуть в этот самый пригород на машине, что отняло бы несколько минут, но Смолин из мелочной предосторожности оставил «Паджерик» в центре Предивинска, чтобы не светиться.
Настроение, впрочем, было не таким уж и унылым. Во-первых, вскоре предстояло обрести приличную груду «скифья», сулившего нешуточную прибыль. Во-вторых, ожидая в центре Предивинска, возле мелкого базарчика, отправившуюся по своим журналистским надобностям Ингу, он не потерял времени зря. Как и подобает хваткому антиквару, случая не упустил. Углядев среди бабок с пучками редиски и пластиковыми ведрышками маслят подвыпившего деда, разложившего на брезенте всякий железный хлам вроде старых замков, гаечных ключей и вовсе уж непонятных ржавых хреновин, перекинулся с ним парой слов – и уже через минуту оба энергично двинули к деду домой. Через четверть часа Смолин за смешные по шантарским меркам деньги стал обладателем почти неношеных галифе с гимнастеркой (конец сороковых, п/ш), трех фарфоровых статуэток (те же времена, фарфор не битый, повезло), полузабытого ныне романа Жюля Верна «Завещание чудака» («виньетка», издание сорок первого года) и серебряной чарочки с чекухами германской империи. Уже собравшись уходить, он вдруг обнаружил, что к старому серванту в углу варварски приколочена гвоздем здоровенная, чуть ли не в ладонь бронзовая кокарда, какую носили в некоторых полках австро-венгерской армии, – двуглавый орел с мечом и скипетром в лапах. Убедившись, что странный заезжий горожанин готов и за эту дрянь кое-что заплатить, дедок кокарду в два счета отодрал. Если не считать дыры от гвоздя, состояние у нее было идеальное, разве что почистить следовало. Настоящий антиквар, как уже неоднократно подчеркивалось, не должен пренебрегать любой мелочью, поскольку продать с некоторой прибылью можно все. Тем более что конкретный покупатель на кокарду заранее имелся – один из татарских профессоров, питавший пламенную страсть к любым подлинным предметам, происходившим из Австро-Венгерской империи. Дед у него был, изволите ли видеть, австро-венгр, заброшенный в Шантарск перипетиями первой мировой да так тут и прижившийся…
«Пазик» описал широкую дугу, выкатил на обширное немощеное пространство, обрамленное покосившимся забором, затормозил с визгом и скрежетом. Судя по бодрой реакции утрамбованных аборигенов – конечная. Дождавшись, когда задняя площадка опустеет, Смолин подхватил не особенно и объемистую сумку с недавней добычей, спустился наземь и подал руку Инге.
Огляделся. С двух сторон тянулись высокие, протяженные сопки с пологими, заросшими сосняком склонами, а меж ними на пространстве шириной с километр, вольготно располагался пригород: серые унылые «хрущевки», классические двухэтажные дощатые домишки, избушки с огородами и палисадниками, какое-то здание складского облика с неразличимой отсюда вывеской и наглухо запертыми железными воротами. Там и сям лениво валялись беспородные собаки, бродили куры, в тенечке устроилась дебелая свинья. Стояла тишина, воздух был чистейший, хоть в загазованные мегаполисы его продавай в цистернах, безмятежно и величаво зеленел густой сосняк со значительными вкраплениями то ли елок, то ли пихт, над головой расстилался лазурный небосклон с белым разлохматившимся следом самолета. Классическая глушь: безмятежная, сонная, ленивая… Смолин не был восторженным интеллигентом, а потому умиляться всей этой очаровательной патриархальности не стал, он попросту стал высматривать нужный ему дом. Насколько он разглядел таблички и номера, искомой была вон та «хрущевка», где у одного из подъездов стоял двухдверный «ГАЗ-69».